Клиффорд Саймак - Фото битвы при Марафоне

Я положил кубик и лупу на стол и сказал:

– Послушай, Невилл, ты говорил, что она выпала из кармана Стефана. А теперь ответь, откуда она взялась у него?

– Не знаю, Энди. Сначала надо понять, кто же такой Стефан. Расскажи, что ты о нем знаешь. Расскажи, что знаешь об остальных посетителях Вигвама.

– О Стефане я не знаю ровным счетом ничего. То же касается и остальных. Да и ты осведомлен ничуть не более – как, впрочем, и любой из наших знакомых.

– Ты вспомни, сколько времени потратил шериф, но не нашел ничего – ни портмоне, ни клочка бумажки. А как же можно жить без карточки социального страхования? Пусть у человека нет других документов, удостоверяющих его личность, но…

– Может, он не хотел, чтобы его личность удостоверяли, и потому не носил с собой ничего такого.

– Мне в голову пришло то же самое. А как быть с Вигвамом? Там-то ведь тоже не было никаких документов.

До этого я стоял у стола, но тут я сел.

– Ну так, может, настала пора выложить наши предположения на сей счет? Если кубик действительно является фотоснимком, то это означает, что некто, обладающий более совершенной техникой, чем мы, отправился в прошлое и сфотографировал битву. Дойти до нас из той эпохи фото не могло – во времена Марафонской битвы даже самая примитивная фотография никому и не снилась. И нашему современнику снимок в кубике не по плечу. Итак, напрашивается два вывода: имеется возможность путешествий во времени, и путешествие это осуществил некто из будущего, когда развитие техники сделало трехмерную фотографию обычным делом.

– Вот тебе и ответ, Энди, – кивнул Невилл. – Но ни один пребывающий в здравом уме физик и мысли не допустит, что путешествия во времени осуществимы. Да если они и станут в будущем возможны – что путешественникам делать в нашем времени? Тут нет для них ничего привлекательного.

– Здесь у них тайное укрытие, – предположил я. – Сорок лет назад, когда Вигвам строился, в этих холмах было довольно безлюдно.

– Меня вот что приводит в недоумение – запустение в Вигваме. Если бы ты путешествовал во времени, то наверняка привозил бы домой какие-нибудь находки, чтобы украсить ими каминную полку.

– Быть может, это лишь временное убежище, где можно порой переждать денек-другой.

Невилл потянулся за кубиком и увеличительным стеклом.

– И еще одно мне не дает покоя: я должен был отдать находку шерифу.

– Чего это ради? – удивился я. – Он и так в полнейшем недоумении, а это запутало бы его еще больше.

– Но ведь это вещественное доказательство.

– Доказательство чего, черт побери?! Это же не убийство! Причина смерти Стефана совершенно очевидна, в ней нет ничего загадочного, так что и доказывать нечего.

– Значит, ты не станешь винить меня за желание оставить кубик у себя? Я понимаю, что это не моя вещь и прав у меня на нее никаких.

– Если хочешь знать, то у тебя больше прав на этот снимок, чем у всех остальных. Четыре публикации в «Эллинистическом научном вестнике», и все о Марафонской битве…

– Только три. Еще одна касалась доисторической Дунайской магистрали – некоторые найденные там бронзовые изделия имеют отношение к Трое. Порой я даже жалею об этой статье – по-моему, я залез в чужую область. – Он сунул кубик в карман. – Ну, мне пора – хочу попасть в университет до сумерек. В моей картотеке сотни цветных слайдов, сделанных на Марафонской равнине; хочу провести сравнительный анализ, а заодно рассмотреть снимок с большим увеличением, чем позволяет лупа. – Он помедлил. – Энди, не хочешь составить компанию? Вернемся через несколько дней.

– Надо браться за работу, – покачал я головой. – Если я не напишу эту проклятую книгу и на этот раз, то не напишу ее никогда.

Невилл зашел в свою спальню и вернулся с портфелем.

Остановившись на пороге хижины, я взглядом проводил его удаляющуюся машину. Сегодня Невилл проведет ночь без сна, потому что, едва переступив порог кабинета, набросится на свое марафонское фото. Удивительно, как быстро я привык к мысли, что этот кубик – фотографическое изображение Марафонской битвы. Я не мог не поверить Невиллу. Кому ж еще судить, как не ему, – во всем мире едва сыщется полдюжины таких специалистов по персидской военной кампании 490 года до нашей эры, как Невилл Пайпер. Раз уж он сказал «Марафон» – значит, Марафон, и нечего перечить.

Я вышел на крыльцо и уселся в кресло, глядя на раскинувшиеся со всех сторон холмы. Конечно, мне не следовало сидеть без дела – черновики и недописанные главы уже наполнили не только портфель, но и коробку из-под виски. Часть материала набросана весьма вчерне, но часть нуждается лишь в доработке и окончательной отделке. У меня в запасе целая пачка чистой бумаги, пишущая машинка почищена и смазана, а я сижу на крыльце и глазею в пространство.

Я никак не мог заставить себя сесть за работу: все не выходила из головы участь Стефана и остальное тоже – и его пустые карманы, и кубик, и запустение в Вигваме, где не нашлось ничего, кроме той невероятной конструкции, которую шериф счел своеобразной игрой. Я был совершенно уверен, что это не игра, но, убей меня бог, не сказал бы, что это такое.

И вот я сидел, тупо уставившись в никуда, пытаясь собрать воедино фрагменты этой головоломки. Мне лень было пошевельнуться. Погрузившись в раздумья, я вполуха слушал шелест сосен на ветру, пронзительный стрекот вспугнутого бурундука, визгливые вопли сойки.

А потом до моего слуха донесся еще один звук – отдаленный рокот мотора, с каждой секундой становившийся громче и громче: полуденный рейс «Стремительной Гусыни», направлявшейся на север после остановки в Сосновой Излучине. Я покинул кресло и спустился во двор, ожидая, когда самолет покажется над вершинами деревьев. Самолет наконец показался, но летел ниже обычного, и я подумал было, что он не в порядке, но, помимо небольшой высоты полета, все выглядело вполне нормально. Самолет просто летел по горизонтали или понемногу набирал высоту, но только под таким углом, что это было незаметно. А затем, когда он уже летел прямо надо мной, произошло что-то необычное – самолет вдруг вошел в крен, завалившись на одно крыло, при этом мне показалось, что он довольно явно содрогнулся. Накренившись, он завихлял из стороны в сторону и вроде бы начал терять высоту, но над самыми вершинами деревьев выправился и снова начал подъем.

Все произошло настолько быстро, что я ничего толком не разглядел, однако у меня сложилось впечатление, что он на что-то наткнулся – хотя на что можно наткнуться в полете? Я где-то читал, что порой авиакатастрофы случаются от столкновения с птичьими стаями, но там было написано, что это почти всегда происходит над взлетно-посадочными полосами. И хотя «Стремительная Гусыня» летела ниже обычного, для птиц она все равно находилась слишком высоко.