Михаил Самарский - Фукусима, или История собачьей дружбы

– Хорошо, я подумаю, Владимир Петрович, – тяжело вздохнула Люба, – посоветуюсь с родителями.

– Вот ты какая умница, – улыбнулся Петрович, – ей двадцать шесть лет, а она все с мамой советуется.

– Ой, Владимир Петрович, – смутилась Любаша, – вы знаете, я советуюсь с родителями скорее формально. Знаете, как родители обижаются…

– Знаю, знаю, – хмыкнул Владимир Петрович, – сам такой был. Но, Любаша, тут дело не в обидах даже, просто родители – это такие существа, они постоянно видят во всем опасность.

Люба рассмеялась:

– Это вы, Владимир Петрович, со своей работой, наверное, везде опасность видели.

– Не скажи, дорогая, у меня был приятель, царство ему небесное, он намного старше меня, так вот он обыкновенным учителем работал, то есть наших кошмаров не видел.

– И что? Он тоже во всем видел опасность…

– Да, – перебил Владимир Петрович, – представь себе. У него был сын. Так вот отец всю жизнь отправлял его из дому, как на войну.

– Как это? – Люба вздернула брови. – Куда отправлял?

– Да хоть куда! – улыбнулся Петрович. – Идет пацан в кино, а отец картины себе в голове рисует, мол, вдруг там с кем подерется, а те его встретят после кино. Или просто в школу идет, отец снова переживает, двадцать раз скажет сыну, чтобы тот на красный свет дорогу не переходил. Но даже если будет переходить на зеленый, чтобы все равно внимательно смотрел по сторонам, и так далее.

– А может, так и надо, – тяжело вздохнула помощница, – у нас соседка не уберегла мальчишку.

– Что случилось? – встревоженно спросил Владимир Петрович.

– А вот то, что вы сейчас рассказывали. Перебегал на красный свет и… – Люба замолчала.

– Да, это беда страшная, – Владимир Петрович откашлялся в кулак. – И что? Погиб?

– Погиб, – ответила Люба и вдруг с какой-то злостью в голосе добавила: – Я бы ее собственными руками придушила, сама виновата…

– Это еще почему? – удивился Владимир Петрович.

– Она сама всю жизнь перебегала дорогу на красный, да в неположенном месте, и пацана за собой таскала. Папа мой ей сто раз говорил: «Дашка, если своей жизни не жалко, хоть ребенка пожалей, ну почему ты все время перебегаешь дорогу на красный свет?»

– Это неисправимые люди, – вздохнул Владимир Петрович.

– Вы представляете, – продолжила Люба дрожащим голосом, – а когда ее Костик погиб, она моего папу обвинила, что, мол, накаркал. Голосила на весь микрорайон и моего папу проклинала.

– Да, люди склонны винить кого угодно, только не себя. Вообще-то я считаю, что во всех учебных заведениях, ну или хотя бы в школе, должен быть такой предмет, как ПДД. Ты знаешь статистику? Это же самая настоящая война – столько людей гибнет на дороге, просто кошмар. С этим что-то нужно делать. Вот стали штрафы повышать, строже наказывать, прав лишать. Это правильно. Но ко всем этим мерам еще нужно прививать культуру не только вождения, но и культуру пешехода. В основном, конечно, спрос с водителя. Наверное, это правильно. Сел за руль, смотри в оба. Но иногда пешеходы такое вытворяют – ни сесть ни встать. Просто диву даешься. Из-за сэкономленной минуты люди рискуют жизнями.

– Тут знаете, в чем дело, Владимир Петрович, – говорит Любаша, – мой папа любит так говорить: пешеход пешеходу рознь. Человек, который сам водит машину, выйдя из-за руля, ведет себя совершенно по-другому. То есть он может предвидеть последствия своего неправильного поведения. А если человек представления не имеет, как водить машину, он, соответственно, и на дороге, и на пешеходных переходах ведет себя иначе.

– Полностью согласен с твоим отцом, – закивал Владимир Петрович, – я однажды на переходе женщину в последний миг успел схватить за шубу и буквально вырвать эту дурочку из-под колес. Ты знаешь, что она сотворила? Перед самой машиной побежала на красный свет в гололед. Некоторые пешеходы так рассуждают: а, ничего страшного, затормозит. Но ведь не всегда все зависит от водителя. Я когда эту отчаянную женщину остановил, водитель, хоть и резко затормозил, проехал еще метров пять мимо нас, вернее прокатился, словно на салазках. Я и говорю женщине: видите, сколько бы метров автомобиль волок бы вас по дороге. Так она обиделась и еще меня дураком обозвала.

– Ой, я не раз наблюдала такую картину, – рассмеялась Люба, – у меня папа любит повоспитывать пешеходов. Остановится и давай стыдить: как вам не стыдно, взрослые люди, а бежите на красный свет! Какой пример молодежи подаете?

– Пешеходы, наверное, кланяются, благодарят водителя? – съязвил Владимир Петрович.

– Ну да, – закивала Люба, подыгрывая собеседнику, – и благодарят, и кланяются, – затем, рассмеявшись, добавила: – Дождешься от них, иной раз так укроют, хоть стой хоть падай… Ой, – вдруг вспомнила Люба, – заболтались мы, простите, Владимир Петрович, вам пора отдыхать.

– Ты за меня не волнуйся, Любаша. Я ведь дома, – он подошел к помощнице и взял ее за руку, – а вот тебе еще добираться домой. Давай, дорогая, советуйся с мамой, папой и перебирайся к нам…

– Хорошо, хорошо, – тихо сказала Люба, – сегодня же поговорю, если…

– А давай без этих «если»! – Владимир Петрович погладил девушке руку и тихо произнес: – Постарайся, чтобы они не запретили…

Не знаю, советовалась Люба с кем-нибудь или нет, но вскоре она перебралась к нам жить. С одной стороны, конечно, хорошо, а с другой… Во-первых, уже сильно тут не попрыгаешь, а во-вторых, как говорится, нет худа без добра – Люба приволокла с собой кота Фараона. Этого нам еще не хватало. Мало вам тибетского царя, так еще египетские фараоны нарисовались. Чего-чего, а вот такого коварства от Любы я не ожидал.

Хотя, если говорить откровенно, то, что в нашей семье появился кот, это еще полбеды. Котов я, что ли, не видел? Тут беда в другом – я таких наглых животных не встречал. Первое, что мы с Фукусимой от него услышали, так это надменное:

– А вы, собаки, тоже здесь жить собираетесь?

Нет, вы поняли вопрос? Скажите, кто так может спросить, придя в новую квартиру и встретив здесь старых жильцов?

– Что значит «собираетесь»? – отвечаю я. – Мы здесь живем.

– Хмяв, – хмыкнул египтянин и проследовал в комнату к Любе, бормоча: – Не понимаю я этих людей, ну зачем в квартиру тащить вот таких здоровенных собак…

Бессовестный! Я хотел гавкнуть ему вслед, но вовремя остановился – не хватало мне еще с котами лаяться. Пропади он пропадом. И где она его взяла. Эх, Люба-Люба! Ну и подарочек ты нам уготовила.

Видели бы вы его. Нос приплюснутый, глаза хитрые. И смотрит исподлобья. Словом, котяра.

Фараон поначалу был чрезмерно подозрительным животным. Всего боялся, от малейшего шума прижимал уши и словно опускался в окоп. На нас с Фуку «царь» всегда смотрел надменно, но с опаской. Мы все думали-гадали с подругой, отчего это он такой. Но однажды Люба рассказала, что случилось с бедным Фараоном в юности.