Андрей Курков - Садовник из Очакова

– По одной бутылке? Патрон-то один? – голос садовника не скрывал внутреннюю насмешку. Степан явно понимал, что его обманывают.

– Ага, по одной.

Садовник протянул руку к тумбочке, взял принесенное милиционером обломанное лезвие ножа. Покрутил его задумчиво в руках.

– Так ты сам решил с этим делом разбираться? Помощь не потребуется? – спросил спокойно.

– Да, сам.

Степан, зажав в руке лезвие, сделал несколько резких движений, следя, как лезвие режет воздух. Потом поднес его поближе к глазам.

– Видишь, миллиметра два оставили, не допилили. Рискованно! Надо быть слишком самоуверенным, чтобы такие фокусы выделывать! Надо знать точную силу своего удара!

– А что тут рискованного?

– Если при ударе нож натыкается на ребро, ручка отламывается сама, и тот, кто бьет ножом, режет руку о лезвие… А оно острое! – он провел по лезвию подушечкой указательного пальца.

– Значит, тот, кто бил, знал, что не наткнется на ребро, – закивал Игорь.

– Знал, – согласился Степан. – А раз знал, значит, ударил тебя, когда ты уже на земле лежал! По их правилам, если тебя ножом, то и ты в ответ должен ножом бить. Не из пистолета!.. – Степан внимательно смотрел в глаза парню.

– По чьим правилам? – переспросил Игорь.

– По воровским…

Игорь задумался, припомнил последнюю ночь в Очакове.

– Раз вы так много об их правилах знаете, – заговорил он с долей уважения в голосе, – что такое «честное воровское слово»?

Степан хмыкнул.

– Ну, – он прошелся ладонью по своему бритому подбородку. – Это покрепче «честного пионерского», но действует только между ворами.

– То есть если вор дал «честное воровское» не вору, то держать свое слово не будет?

– Вор не вору «честное воровское» не даст, – серьезно заявил Степан. – Это не по правилам.

– Интересно, – протянул Игорь. – А вы знаете, как правильно ножом бить?

– Знаю, – кивнул Степан.

– Покажете?

– Оклемаешься, тогда и покажу! Ну, отдыхай, подранок! – приветливо улыбнулся садовник и, махнув рукой на прощание, вышел.

За окном уже третий день шли дожди. «Книга еды», которую подсунул Игорю Степан, сначала озадачила, потом рассмешила. Вперемешку со странными кулинарными рецептами, больше похожими на рецепты из народной медицины, круглым ученическим почерком были записаны многозначительные рассуждения о зависимости судьбы народа от той пищи, которую народ ест. Кое-какие мысли были вполне достойны внимания, другие, наоборот, казались бредом сумасшедшего. Одна страница была расчерчена карандашом на графы. Сверху над столбиком названий продуктов стояли их определения: «вражеские», «реакционные», «враждебные», «близкие», «естественные», «лечебные». Среди «вражеских» Игорь отметил колбасные и макаронные изделия, водоросли, рис, цитрусы, китовые мясо и жир. «Враждебными» автор рукописи считал кислые фрукты, уксус, селедку и сушеную рыбу, халву и шоколад. В разряд «естественных» попали гречка, перловка, пшенка, кукурузная крупа, горох, чечевица, брынза.

– Интересный сумасшедший, – выдохнул Игорь, в очередной раз закрывая переплетенную рукопись.

Он уже сам поднялся и, осторожно ступая, приблизился к окну, за которым расплывался сумрак ускоренного непогодой вечера.

Вспомнил вчерашний приезд Коляна. Несмотря на еще припухшие заживающие губы, приятель улыбался и жизнерадостно хвастался тем, что теперь его не «уроют», а тот, кто обещал «урыть», предложил откупиться легким для Коляна способом: вскрыть чей-то компьютер и скопировать все файлы и переписку с паролями.

– И сколько он тебе за это заплатит? – спросил тогда Игорь.

– Он меня за это простит! – ответил Колян.

Выпили они неспешно бутылочку коньяка, привезенного Коляном. Закусили яблоками из сада, заботливо принесенными Степаном.

Степан пару раз заглядывал и присматривался к Коляну. На прощание приятель охотно согласился завести в фотостудию на Прорезной очередные пять пленок для проявки и печати.

А когда Колян уехал, садовник снова постучался в двери.

– Это тот банкир, твой друг? – спросил он.

– Не банкир он, компьютерщик. В банке работает.

– По возрасту он моей дочери в мужья годится, – полувопросительно произнес Степан.

– Лучше не надо. – Игорь посмотрел в глаза садовнику чистым, добрым, искренним взглядом. – Он подрабатывает хакерством, а это небезопасно…

– А что это? – лицо Степана приняло озадаченное выражение.

– По Интернету информацию с чужих компьютеров ворует.

– Вор, значит? – удивился Степан.

– Нет, хакер.

Взгляд Степана стал недоверчивым.

– Это он тебе «честное воровское» давал?

Игорь рассмеялся.

Перед тем как уйти, поинтересовался садовник: что Игорь по поводу рукописи думает.

– Интересно, очень интересно, – проговорил, кивая, Игорь, не желавший заканчивать разговор со Степаном ерничаньем или спорами.

Степан едва заметно улыбнулся.

– Там серьезные вещи написаны, в этой книге! – сказал он. – Ты внимательнее вчитывайся!

Воспоминания о вчерашнем вечере прервал громко проехавший за окном грузовик. Игорь вернулся к кровати, прилег. Вынужденное временное заточение в своей комнате располагало к общению. И вчера он был одинаково рад и разговору с Коляном, и беседе с садовником. А вот сегодняшний вечер длился бессмысленно и долго. Мама смотрела телевизор. Доктор со «скорой помощи» пришел и ушел, отметив, что рана удивительно быстро заживает.

Решил было Игорь уже просто выключить свет да лечь спать, как в комнату постучал и заглянул Степан, одетый в новый костюм.

– Игорь, зонтик одолжи, – попросил он.

– А вы куда в такую погоду?

– Да в кафе, нашел одно приятное место.

– В коридоре, на вешалке, – подсказал Игорь.

– Там женский, красный. А я у тебя черный видел!

Вспомнил Игорь про свой зонтик. Посмотрел на шкаф.

– Там, – показал на шкаф рукой. – Наверху.

Садовник взял зонтик и, поблагодарив, ушел.

Игорь выключил свет, но заснуть долго не мог. Мысленный сумбур одновременно напоминал ему и про Фиму Чагина, про лезвие, оставшееся в его боку на память об Очакове, и про Йосипа, и про «Книгу еды», написанную этим Йосипом, и про Вальку и ее страх. Во рту, то ли как далекое послевкусие, то ли как воспоминание, возникло легкое жжение, то самое, какое появилось после выпитого у Фимы самогона.

Нехотя Игорь поднялся, прошел на кухню и, не включая свет, налил себе рюмку коньяка. Присел за стол у окошка, пригубил.

Показалось ему, что именно в это время он обычно и пил коньяк перед тем, как одеться в милицейскую форму и выйти на знакомую ему одному дорогу в прошлое, в Очаков 1957 года. Стало вдруг Игорю холодно или страшно. Он сам точно не мог понять, пока не сообразил, что на кухню он в одних трусах вышел, а форточка здесь открыта настежь и на улице хлещет холодный косой дождь.