Александр Бестужев-Марлинский - Лейтенант Белозор

Со всего расходу ударился он о подводную скалу. Этот удар отдался в сердцах всех наблюдателей, исторгнув из них стон сострадания. Стеньги, мачты, самая громада корабля разрушилась в обломки и в один миг; паруса, затрепетав, разлетелись, как перья, огромный вал поднял разбитый остов и снова грянул его о незримые утесы.

– Все кончилось! – сказал Белозор, сплеснув руками в тоске отчаяния. В самом деле, там, где за минуту был корабль, теперь кипели одни буруны, распрыскиваясь по-прежнему друг о друга, и только вихорь завывал, только алчное море ярилось и бушевало.

– Флагман поднимает сигнал, – закричал с юта [22]штурманский ученик. – Нумер двести семь: помочь утопающим.

– Благородное приказание, – сказал капитан, следя глазами трех человек, которые всплыли на рее и, заливаемые волнами, боролись вдали со смертию. – Благородное приказание, но его невозможно исполнить.

– Стыдно будет русскому находить в том невозможность, что англичанин признает за достойное, – с жаром возразил Белозор. – Позвольте мне, капитан, взять какое-нибудь гребное судно.

Капитан, вполовину недовольный противоречием, вполовину изумленный смелостью Белозора, строго взглянул на него и отвечал:

– Я не могу вам запретить этого, господин лейтенант, но поверьте моей опытности, что вы утопающих не спасете, а себя утопите.

– Я рад гибнуть там, куда призывает меня долг чести и человечества. Итак, я могу?..

– Можете; я позволяю, но не советую вам. Все большие гребные суда на рострах [23], а мелкие – все равно что гроб.

– Я готов пуститься в решете, – вскричал обрадованный Белозор, – веселей гибнуть вместе с другими, чем глядеть, сложа руки, на их погибель. Охотники, за мной!

Там, где дело идет о великодушной смелости, между русских солдат в охотниках не бывает недостатка. Человек тридцать кинулось за отважным лейтенантом, но он, выбрав пятерых самых проворных, сжал руку другу своему Николаю Алексеичу и вскочил в четверку, висящую на боканцах, при кликах товарищей: «Благополучного возврата!»

Грунтов и тали, то есть веревки, ее держащие, были обрезаны, и он полетел в разверстую пучину.

Ниспав с вышины борта двухдечного корабля, шлюпка исчезла в брызгах и пене, и в один миг великий вал унес ее далеко за корму. Пловцы наши едва-едва успели шапками отчерпать воду, и Белозор в тот же час велел поставить мачту и поднять до половины парус. Когда он оглянулся, флот был уже далеко назади, и он чуть различил стоящего у вант вахтенного лейтенанта, который следил взорами бесстрашного друга. Рей, на котором спасались утопающие, порой виден был, всходя на валы, мелькаючи концом паруса; но этот самый парус, вздуваемый иногда ветром, заставлял обращаться рей беспрестанно и погружал в воду прильнувших к нему несчастливцев. Напрасно всползали они наверх, чтоб дышать воздухом, строптивое бревно топило их снова и снова, и когда подоспела помощь, силы их оставили: Белозор уж никого не нашел на нем.

Пожалев о безвременной гибели утопших, надо было позаботиться о собственном спасении. Нечего было и думать о возвращении на корабль против ветра и волнения; Белозору оставалось одно средство – отдаться произволу стихий и попытать счастья пристать к берегу, чтобы на нем провести ночь и переждать, покуда стихнет буря. Вздумано – сделано. Правя гораздо левее города, он стрелой летел ко враждебному краю, где смерть или плен сторожили его. Он хладнокровно смотрел на влажные утесы, с плеском и воем наперерыв догоняющие утлую ладью. Кипя, склонялись они кудрявыми главами над кормою, готовясь обрушиться, рушились и выносили ее на хребте своем, как ореховую скорлупу. Сам Белозор сидел на руле, трое отливали воду, а двое остальных держали на руках шкоты [25]. Видя спокойное лицо начальника, они полагали себя в полной безопасности. Скоро совершенно стемнело. Вдали замелькали между валов огни городские и послышался ропот прибоя, словно шум толпы народной. Белая гряда бурунов, как рубеж смерти и жизни, кипела перед ними; матросы, притаив дыхание, крестились, ожидая удара; страшно плескалось и стонало море между каменьями.

– Не робей, ребята! – говорил Белозор своим людям. – Куртки долой, и, если опрокинет, хватай весла, и чуть коснулся дна – карабкайся дальше, чтобы другой вал не утащил опять в море! Держись!

Как щепку взбросило ялик на бурун, и стремглав ударило его на камень. Перекинутые через эту водную стену спорных валов, оглушенные падением, пловцы наши спасены были только веслами, за которые они уцепились, ибо плавать не было никакой возможности. Уже все матросы были на берегу, но Белозор не показывался. Добрые матросы бежали навстречу каждому валу, думая выхватить из него любимого начальника, но он разбивался в пену, убегал, набегал снова, – и все напрасно! К счастью, когда вдребезги разрушилась шлюпка, Белозор удержал в руке своей руль, которым правил, и он-то дал ему силы удержаться на толчее, в которую попался; мощный вал далеко выбросил его на берег.

Притаясь в кустах ив, коими обсажены все голландские плотины для скрепы их, наши моряки дрожали от холода, но веселость, это ничем не угнетаемое качество русского народа, и тут их не покидала.

– Ух, какой ветер! – сказал урядник, пожимаясь. – Чуть душу не вывеет.

– Держи крепче зубами, – возразил другой.

– Шути, шути! – отвечал урядник. – Выползли мы, как раки, чтоб не замерзнуть, как ужам после воздвиженья.

– А вот взойдет казацкое солнышко, так просушим сапоги, а сами надрожимся до поту, – прибавил третий.

– Уж этот месяц! Светит, а не греет, – даром у бога хлеб ест. Покурил бы, право, хоть трубки, авось бы стало теплее, – сказал четвертый.

– Жаль, брат, что ты раньше не догадался, – возразил второй, – из глаз у меня, как с огнива, искры посыпались, когда головой ударился о плотину.

– Что вы раскудахтались, словно куры в корабельной клетке, не даете доброму человеку заснуть, – сказал третий матрос. – Спи, Юрка, небось нашему брату не впервые в грязи отдыхать, оно и мягче; чарку в головы, лег – свернулся, встал – стряхнулся.

– Лечь-то ляжешь, и в бараний рог свернуться нехитро, а уж вставать-то как бог даст, – отвечал Юрка.

– Вот нашел, о чем заботиться, – примолвил урядник, – показать только линек – и так благим матом вспрыгнешь, словно заяц с капусты.