Михаил Кириллов - Врач парашютно-десантного полка (г.Рязань, 1956–1962 годы)

1959-ый год. В то время в Рязани, будто бы, действовала нелегальная молодежная коммунистическая организация, по-видимому, студенческая по своему составу. Но говорили об этом глухо.

Как-то плыл я на теплоходе по реке Оке от Рязани до Белоомута, возвращаясь из отпуска на артиллерийские стрельбы. Сидел на палубе, уставленной мешками и чемоданами. Людей было много. В основном, колхозники. Вскоре обратил внимание на парня, сидевшего на лавке недалеко от меня. Не заметить его было нельзя. Он периодически возбуждался и начинал бессвязно кричать. При этом он зло, на разные лады, повторял проклятья, типа «Свинья! Будь ты проклята! Свиная рожа! Будь ты проклята, кукурузная свинья!» Он ни к кому конкретно не обращался, но слышен был всем, и река далеко разносила его проклятья. Можно было принять его за юродивого. Отдохнув немного, он повторял свой «репертуар». И так в течение часов двух. В такие минуты он производил впечатление сумасшедшего, на которого «находило», а, может быть, и впрямь был ненормальным. Он уже изрядно надоел утомленным спутникам, среди которых преобладали крестьяне, и на него уже перестали обращать внимание, вздрагивая лишь всякий раз, когда он начинал орать.

Как врачу мне было любопытно наблюдать за ним, и у меня зародилось сомнение. Он был не один, и этот второй вел себя невозмутимо, временами отлучаясь и бродя по палубе. Заметил я, что между припадками крика и проклятий «юродивый» становился вполне нормальным. Все это не напоминало мне ничего из психиатрии. А вот образ Никиты Сергеевича вполне.

Я даже прошелся по палубе мимо него, чтобы лучше его разглядеть. Да, конечно, умный, ироничный и временами наглый взгляд его не оставлял сомнений в инсценировке. Но в таком случае это была тяжелая работа.

Это было время после 20-го съезда партии и разоблачения культа личности Сталина, время формирования совнархозов, время липовых рапортов о сдаче 2-3-х планов по мясу, в том числе на Рязанщине, приведших после разоблачения к самоубийству первого секретаря Рязанского обкома Ларионова. Смутное было время, время волюнтаризма. И оппозиция этому, безусловно, была.

На какой-то остановке теплохода у шлюзов, уже к вечеру, «пропагандист» и его спутник сошли на берег.

Позже, осенью, я увидел этого парня в городском парке Рязани, сидевшего на скамье и беседовавшего с кем-то. Он был в костюме и галстуке. Никаких странностей в его поведении я не заметил. Больше я его не видел. Эта встреча подтверждала мои корабельные наблюдения. Я думаю, что невольно прикоснулся к тайной организации.

В 1966–1967 гг., уже в Саратове, прошел слух о раскрытии в Рязани якобы заговора так называемых «молодых коммунистов». Имело ли это какое-нибудь отношение к моим случайным наблюдениям, я не знаю. К тому времени Хрущева сменил Брежнев.

Когда должны были прилетать самолеты для проведения серии парашютных прыжков личным составом полка, и об этом становилось известно, биоритмы жизни у большинства десантников резко менялись. Прежде всего, нарушался сон. Мне, например, постоянно снились сцены покидания борта самолета. Всплывали кадры кинофильмов военного времени, когда я, будто бы парашютист – разведчик, десантируемый в партизанский отряд, выпадал в круглое отверстие в полу самолета (так действительно было во время войны) и оказывался темной ночью в партизанском лесу. Бывало, просыпался в поту.

Напряжение несколько уменьшалось, когда самолеты прибывали. Обычно они садились на аэродром Дягилево под Рязанью. Начиналась суматоха с получением со складов и укладкой парашютов. Лечила занятость делом. А потом происходил выезд десантников по графику на аэродром, посадка их в самолеты и, наконец, начинались сами прыжки. Все это делалось коллективно, и человек не оставался один на один с собой, кроме момента самого прыжка. После прыжка наступало успокоение, и можно было запросто совершить и второй, и третий прыжки. Здоровая реальность вытесняла тревожность страхов. Самолеты улетали, и начиналась обычная спокойная работа и жизнь.

Жизнь воинской части постоянно чему-то учила. Помню весной 1959 г. парадный расчет полка – числом до батальона – убыл из Рязани в Москву, в Лихоборы, что недалеко от метро «Сокол». Личный состав и медслужба разместились в громадном санпропускнике, работавшем еще в годы войны и полностью готовом к санобработке тысяч бойцов в случае мобилизации. Так и жили среди кранов и душевых установок.

В Тушине шли тренировки к параду на Красной площади, медицинская служба работала в обычном режиме, столовая кормила сотни три десантников. С нами был и командир полка. Он предлагал мне войти в парадный расчет, чтобы во время парада проехать по Красной площади. Я отказался, так как в детстве участвовал в праздничных демонстрациях и видел на трибуне Мавзолея Сталина и других руководителей страны. Желания увидеть Хрущева у меня не было.

У медиков во время подготовки к параду работы было мало: апрель, май – тепло, больных оставили в Рязани. Старший врач полка Головин Василий Михайлович – офицер с фронтовым опытом (в 1945 г. десантировался у озера Балатон) – был деятелен и строг, особенно к сотрудникам столовой. Он отлично понимал, что значит накормить недоброкачественной пищей людей накануне майского парада. Чуть ли не спал у складов, котлов и раздаточных. Повара, конечно, были классные, тоже фронтовики в прошлом, мастера своего дела. Но вот однажды, дня за три до участия в параде, в 5 утра, все мы, медики, дежурный по части и командир, были подняты с коек и вызваны на кухню. А случилось то, что повара на 1,5 часа раньше положенного закончили варку мяса, вытащили его из котлов и приступили к разделке. Старший врач приостановил работу кухни и запретил использование мяса. 63 кг! Хотя у многих были сомнения в правильности этого решения, да и забракованного, но на вид нормального мяса было жалко, к тому же повара клялись, что все обойдется, но Головин стойко стоял на своем, и командир его решение не отменил и строго наказал поваров, приказав вычесть из их зарплаты стоимость мяса. Слишком велика была угроза сорвать государственное задание. Конечно, не обошлось и без работника особого отдела. Завтрак и обед были без мяса, но что поделаешь. Я бы, как врач, на это, наверное, не решился и даже не очень одобрял строгость своего начальника: мне казалось, что мясо было как мясо, подумаешь, сварили раньше времени. Только потом я понял, что за строгостью стояли принципиальность и опыт. Цена всему была забота о здоровье солдат. И еще я понял, что за поварами нужен глаз да глаз.

Хозяйство в полку было огромно. Овощехранилище, которым заведовал начпрод части и старшина Тер-Петросян, оказалось подземным городом. Ящики с картошкой, гурты с кочанами капусты, бочки с солеными огурцами, мешки с солью, с сахаром, с чаем и – отдельно – атлантическая сельдь в бочках, в холодильнике – мясные туши на крюках. Обслуживал все это богатство хозвзвод. Шутка ли – 2000 едоков. Десантники должны были быть обеспечены полностью. Это соблюдалось.