Михаил Кириллов - Моя академия. Ленинград, ВМА им. С.М.Кирова, 1950-1956 гг.

Потом мы перешли на кафедру общей хирургии. Заведовал ею профессор генерал-майор м/с В.И.Попов. В прошлом он был фронтовой хирург и предложил вместо переливания крови раненым введение солевого раствора (известного как «жидкость Попова»).

Все началось с десмургии, науки наложения повязок. Преподавал уже пожилой полковник м/с Янчур Н.М., фронтовик, очень энергичный и дотошный. Без дотошности этому искусству не научишься. Были и другие преподаватели. Проф. Казанцев, например, заведя всю группу в гипсовальную, спрашивал, чего не должно быть в гипсовальной? И уходил (оперировать? чай пить в ординаторской?). Чего не должно быть? Бог его знает. Может быть, воды, раковины? Минут через сорок возвращался, задавал новую загадку, не ответив на первую, и снова уходил. Великий педагог.

Как-то в клинику прямо с Пироговской набережной санитары внесли раненого мальчика лет 14-ти и на каталке, громыхая по мраморному полу, чуть ли не бегом, мимо меня повезли его в операционную. Он, опираясь на локти, с трудом поднимал голову и дико кричал от боли. Лицо его было искажено. Он был очень бледен, цвета зеленого лимона. Ног – не было. Все закрывала простыня в крови.

А история была таковой. Мальчик перебегал трамвайные пути у самого Литейного моста и попал под колеса трамвая. Ему отрезало обе ноги на уровне голеней. Трамвай остановился, выскочил водитель и пассажиры. Все на рельсах было в крови. Валялись отрезанные голени. Быстро, брючными ремнями, наложили жгуты на бедра. Кровотечение уменьшилось. Кто-то сказал, что рядом находится хирургическая клиника, и мужчины, сами все в крови, держа мальчика на руках, бегом понесли его. Бежать им было не менее 300 метров. Приемный покой был рядом. Вызвали санитаров с носилками и каталкой. Так пострадавший и оказался в операционной.

В операционную сбежались хирурги. Мы, слушатели, собрались в ординаторской. Часа два продолжалась работа, переливалась кровь. Кровопотеря была огромной. Эректильная фаза шока, которая наблюдалась при поступлении, сменилась глубокой торпидной. Констатировалась резко выраженная анемия. Ее устранение оказалось трудной задачей даже для весьма опытных врачей, вчерашних фронтовиков. К вечеру мальчик умер.

На экзамене по хирургии со мной произошел казус, знакомый психиатрам. Когда проф. Попов попросил меня назвать ряд инструментов, к примеру, языкодержатель, пинцет, корнцанг и т. п., я вместо этих простых названий говорил: «Это, чтобы держать язык», «это, чтобы удалить осколок» и т. д. Он внимательно посмотрел на меня и, ничего не сказав, поставил «отлично» и отпустил. Афазия от волнения, а, может быть, от любви к хирургии… Хорошо, что не немота.

Не могу вспомнить занятий по патфизиологии. Не о самом предмете, а о кафедре. А ведь ею руководили известные физиологи – проф. П.П.Гончаров, будущий начальник Академии, проф. И.Р. Петров, проф. Шанин.

3-го марта внезапно тяжело заболел и 5 марта умер Иосиф Виссарионович Сталин. Это известие было воспринято всеми, кого я знал, как личное горе. Возникло чувство великой тревоги за будущее государства. Сталин самим фактом своего существования как бы уравновешивал те трудности, которые испытывали люди после войны. Вера в него была необычайной.

Помню, утром 6 марта встретил Юру Устинова, шедшего по Клинической улице, веселого такого, шапка набекрень. Оказалось, что он не знал о случившемся, а узнав от меня, совершенно переменился в лице.

Этим же утром наша группа была на кафедре военной гигиены. Стояли в коридоре, тихо переговариваясь. В 8.30, как это и положено, мы построились, к нам вышел полковник медицинской службы Глибин – наш преподаватель, фронтовик. Седой, строгий и немногословный. Он тихо сообщил нам о смерти Иосифа Виссарионовича, постоял, отвернулся, отошел в сторону и беззвучно зарыдал. Успокоившись, он вернулся к нам и разрешил разойтись. Такой добровольной, осознанной, безусловной подчиненности какому-либо человеку я никогда больше не испытывал. Все мы не испытывали. А, может быть, других таких людей в нашей жизни не было? С точки зрения создания и защиты рабоче-крестьянского государства И.В.Сталин – фигура поистине великая.

Похороны Сталина в Москве привлекли миллионы людей: москвичей и не только. Отец и мама, бывшие в это время в Москве (у них как раз закончилась путевка в санаторий «Архангельское»), участвовали в похоронах. Где-то в районе Трубной площади возникла давка. Отцу стало плохо. Если бы он упал, его бы затолкали и задавили, как многих других. Его спасла мама, она подхватила его и с трудом вытащила к краю движущейся толпы, в какую-то подворотню. Там они пришли в себя и, переждав натиск толпы, отправились к Любе, на 3-ю Парковую. Жертв в Москве было много.

В течении общественной жизни после смерти вождя сразу что-то изменилось. Было прекращено «дело врачей». Все они, сидевшие в тюрьмах, подвергнувшиеся пыткам и издевательствам, оболганные, были выпущены на свободу. С Мавзолея прозвучали речи Молотова, Берии и Маленкова. Эстафета была принята. Но возникли сомнения в единстве преемников. Разное говорили и о смерти Сталина, и о последних часах его жизни.

Но жизнь продолжалась, шла весна. В начале марта в последний раз после войны было опубликовано Постановление ЦК и Совета Министров, еще подписанное Сталиным, о снижении цен на продовольственные и промышленные товары.

В апреле в Ленинграде произошло наводнение. Шел ладожский лед. Невская волна заливала парапеты набережных, подвалы домов. Нас подняли по тревоге, но каких-либо действий поручено не было. Через несколько часов подъем воды в Неве прекратился и нас распустили по домам. Но картина запомнилась, особенно пляшущее крошево льда у мостовых опор. Поздно вечером спустились к набережной, невская волна её уже не заливала, но опасность сохранялась. Казалось, что когда-нибудь водная прорва смоет наш каменный город в море.

Где-то в мае ко мне подошел один из слушателей нашей группы с просьбой посоветоваться. Он должен был вскоре жениться, но его мучило то, что его будущая жена – еврейка. Я даже видел ее как-то на Боткинской вместе с ним. Это была очень красивая женщина. Он боялся, что ее национальность повредит его карьере. Я попытался успокоить его, приведя десятки подобных примеров с благополучным итогом. Конечно, подлец. Но он все же женился на этой женщине. И стал эпидемиологом. На татарках жениться не боялись.

Все три экзамена, которые не зря называют полулекарскими, а именно: по фармакологии, патфизиологии и патанатомии, я сдал на отлично. И вся наша группа была не худшей на курсе. Тогда имели значение результаты соцсоревнования.

В начале каникул с Люсей были в Москве и возле Музея Ленина встретились с Борей Рабиновичем и Борей Шеломановым. Побродили по Манежной площади и, устав, решили подняться на седьмой этаж гостиницы «Москва», на так называемое «седьмое небо». Рассчитывали посмотреть на Кремль сверху. Оказалось, что там ресторан. На Кремль мы посмотрели и расположились за столиком в хорошем настроении. Подошла шикарная официантка и спросила нас, что мы закажем. Денег у нас было очень мало, и мы попросили принести четыре стакана чая и печенье. Она сочла наш заказ оскорблением для их ресторана и высказала это нам в лицо. Очень недемократично. Мы, конечно, возразили ей. Но пришлось уйти.