Максим Жуков - Объект «Кузьминки»

Проводив Ирку, я прошел чуть дальше и застыл у витрины продуктового магазина, заставленной разнообразными банками и бутылками со спиртным. Я стоял и думал, разглядывая разноцветные пивные и водочные этикетки: как же в этой жизни все взаимосвязано! И как все разъединено: блядство и водка; женская красота и мужская эрекция; личность и судьба…

Короче, надо что-то делать. Не начинать же снова пить?!

Право слово.

Стереотип женской красоты, прививаемый нам последние несколько десятилетий средствами массовой информации – это живая кукла Барби. Сама кукла, насколько я знаю, создана производителями с грубыми нарушениями всех анатомических пропорций. Общеизвестно, что женщина с такой фигурой не смогла бы существовать. Но хитрожопые разработчики данной кукольной модели знали что делали: при проектировании они просто-напросто отобразили в игрушке современный эстетический идеал, целенаправленно сформированный в недрах разнообразных медиаструктур. Сформирован этот идеал был, само собой, с дальним прицелом: единый стандарт – чрезвычайно выгодная вещь. Но, если оставить в стороне все связанные с внедрением этого стандарта меркантильные соображения, то останется светлая, ничем не замутненная, народная любовь к высоким и стройным девичьим телам (без всяких поправок на устаревшие представления о том, что широкий таз и необъятная женская грудь, якобы, являются стопроцентной гарантией успешного продления рода).

Справедливости ради хочу заметить: есть категория мужчин, которые предпочитают женщин “в теле”… но и они, скорее всего, просто всеядны и при возможности оказываются способны “окучивать” как полных дамочек, так и худых (я бы даже сказал, наихудющих). Чему я бывал – в самых разных жизненных обстоятельствах – прямым и беспристрастным свидетелем неоднократно.

Еще, в угоду справедливости, могу добавить: последнее время обеспокоенная мировая общественность, как правило, феминистского толка, добилась-таки появления на экранах и на страницах глянцевых журналов женщин с фигурой, близкой к классическим, ну или, скажем, античным образцам; но современный эстетический стереотип от этого, на мой консервативный взгляд, только выиграл.

– Нужна худая баба. Понимаешь, Серега, – худая!

– Да понял я, понял. Я жирных тоже не люблю: растяжки там, складки всякие, но и тощие, кстати, тоже не по приколу… с ними гимор один – капризные все, цену себе знают; с нашей зарплатой к ним лучше не подходи.

– Мало знать себе цену, Сергун. Надо еще пользоваться спросом…

Роскошный усмехнулся, задумался и, после короткой паузы, тихо забубнил:

– Нет, таких, чтоб, как говорится, два мосла и кружка крови, среди знакомых не припоминаю.

– Самому, значит, искать придется, руководствуясь одним старым пионерским лозунгом: бороться, искать, найти и…

– Перепрятать! – заключил Роскошный, и мы пошли по рядам, собирая утреннюю дань с заспанных азербайджанцев, открывающих свои торговые палатки, которые мы с Серегой бдительно охраняли всю предыдущую ночь.

Накануне перед сменой, прежде чем состоялся этот разговор, я проверил боеготовность своего члена. Передернул, так сказать, вхолостую. Напряг остатки фантазии. Работает. Не буду скрывать – несколько полегчало. Значит, с “розочкой”, скорей всего, прокатит. Просто тотальная трезвость, щелевидная Иркина пилотка и длительное половое воздержание, которое, как выяснилось, способно не только аккумулировать, но и распылять сексуальную энергию человека – сделали в прошлый раз свое черное дело и, лишив меня на время возможности приобщиться к простым плотским радостям, чуть было не навязали мне еще один комплекс. Наиопаснейший комплекс искалеченного ранней импотенцией несчастного человека.

По всей Москве работает великое множество худых и стройных продавщиц; но на посту № 1, где мы с Роскошным скромно исполняем свои служебные обязанности, их насчитывается всего три. Причем две из них были “очень замужем”, а третья очень страшная, как “Новая земля” после термоядерного взрыва.

Я заметил, что в разных районах столицы одни и те же явления воспринимаются совершенно по-разному. Например: у метро “Беляево” тоже есть продуктовые палатки и неопрятные торговые ряды, уходящие в глубь жилого однотипного массива. В этих рядах, среди бесформенных российских женщин, разожравшихся на московских харчах молдаванок и заплывших восточным жиром представительниц Средней Азии и Закавказья нет-нет да и промелькнет, демонстрируя стройный обольстительный силуэт, молоденькая хохлушка, которой не хватило пронырливости или природного ума, чтобы прибиться в океане бурной столичной жизни к заболоченному берегу какой-нибудь заштатной бухгалтерии или, зацепившись оттопыренной попкой за офисное дно, осесть где-нибудь на мутной отмели захудалого учережденческого секретариата.

Я уже не говорю о роскошных супермаркетах и дорогих бутиках в центре города; там худые и стройные девицы встречаются сплошь и рядом: каков спрос – таково и предложение. А спрос в центре имеется. Впрочем, спрос на стройность и худобу имеется везде, даже у метро Кузьминки, где традиционно бывают востребованы женщины крупнокалиберной комплекции. Всеядные местные пролетарии плевать хотели на стереотипы. Когда приходится выбирать между толстым и тонким, хорошим и плохим, престижным и широко распространенным, они, как большинство простых и примитивных жителей нашей планеты, выбирают то, что наиболее доступно, особо не заморачиваясь на эстетических аспектах и вкусовых казусах. Если быть до конца откровенным, я мало чем отличаюсь от этих люмпенов, но… только по пьяни. А с этим покончено раз и навсегда.

По крайней мере, я так думаю.

Я стою у прилавка страшной как термоядерный взрыв, но довольно стройной и худой продавщицы хозяйственных товаров. Последней из тройки худышек, работающих на нашем с Роскошным первом посту.

Зовут ее Света.

Редкий случай: она москвичка, живет поблизости, учится в Институте Стали и сплавов на заочном.

Самая выдающаяся Светина черта – выпирающая вперед нижняя челюсть, напоминающая чем-то, по меткому выражению Сережи Роскошного, вокзальный дебаркадер. От себя добавлю: дебаркадер этот наспех замазан тональным кремом, чтобы хоть как-то скрыть темные пятна, оставшиеся от неудачно выдавленных подростковых прыщей.

Общих тем для разговора у меня с ней нет.

Мы со Светой явные представители разных социальных страт, поколений и, не побоюсь этого слова, субстанциальных модусов. Свету не интересуют ни художественная литература, ни театр, ни серьезное авторское кино; мне же, в свою очередь, плевать на ее ночные клубы, кислотные дискотеки и новомодные кафе и рестораны, которые она время от времени посещает со своими “прикинутыми” подругами и “продвинутыми” друзьями.