Сергей Григорьев - Александр Суворов

Капитан-командор качнул «бушпритом».

– Он меня понималь лучше вы! – кинул сэр Бушприт командиру корабля. – Где есть фока-ванты, левый борт?

Называя части такелажа одну за другой, капитан-командор вел Суворова от мачты к мачте, со шканцев на бак корабля, заставляя его на ощупь находить названные предметы.

– Где есть грот-бом-брамсель [175]?

Ропот прокатился по толпе матросов на баке, когда Суворов подошел к основанию бушприта. У каждого, кто следил за игрой (а следили все), ёкнуло сердце: что, если капитан-командору вздумается спросить: «Где есть фор-стеньга [176]!» Чтобы коснуться рукой фор-стеньги, Суворову пришлось бы в сапогах, с завязанными глазами ступить на дерево, висящее над водой.

Так и есть!

– Где бушприт? – вопросил капитан-командор, подготовляя следующий вопрос о фор-стеньге.

Суворов на мгновение застыл, потом круто повернулся на голос капитан-командора и протянул руку с явным намерением схватить его за нос. Напрасно сэр Бушприт, отмахиваясь, отступал перед Суворовым. При общем хохоте кандидат на мичманский чин настиг капитан-командора, припер его к фальшборту [177]и, сорвав со своих глаз повязку, поднял руку.

Нанинг поспешил закончить игру:

– Вы есть достойны чина мичман. Получить патент! Будем друг другому. Вы, господин генерал, отлично мой понималь.

Суворов с повелительным жестом, не повышая голоса, сказал:

– Предлагаю вам, господин командор, приказать эскадре сняться немедленно с якоря и идти к указанному мной месту производить промеры!

Капитан-командор качнул «бушпритом» и приказал начальнику вахты:

– Свистать всех наверх! Сниматься с якоря!

Суворов поклонился всем и направился к трапу, провожаемый веселым гулом матросских голосов. Капитан-командор оценил их чувства и приказал:

– Матрос по вантам [178]! Кричаль три раза hourra [179]!

Сойма отошла от трапа. Суворов стоял около руля на корме.

Матросы на «Северном орле» белыми голубями взлетели наверх по вантам и дружно прокричали:

– Ура! Ура! Ура!

Нанинг, обнажив голову, помахал вслед сойме шляпой. Суворов также приподнял шляпу над головой. Кинбурнское перо сверкнуло на солнце синими и красными огнями.

Заботы о деле, слишком малом для способностей и таланта Суворова, не могли заглушить его обиду. Напрасно он в раздражении взывал в столицу:

«Ради бога, избавьте меня от крепостей, лучше бы я грамоте не знал. Сего 23 октября я пятьдесят лет в службе. Тогда не лучше ли мне кончить карьер [180]?…»

После вспышек бессильного возмущения им овладевало уныние. Стараясь отделаться от него, Суворов убеждал себя, что и тут, в Финляндии, он делает важное для России дело, и собирался просить о назначении его командиром Финляндской дивизии.

Нелепые слухи и сплетни гуляли на его счет в столице. Повторялось в преувеличенном виде то, что тридцать лет тому назад болтали о Суздальском полку и его неукротимом полковнике. Снова говорили, что Суворов якобы изнуряет солдат непосильными работами, и даже намекали, что он пользуется солдатским трудом в интересах частных лиц, хоть в это не верили даже и сами шептуны. Суворов жаловался на клеветников в Военную коллегию, а самым беззастенчивым из них даже грозил поединком. Все эти простодушные способы борьбы с бесстыжими интриганами вызывали у его врагов злорадный смех.

В отчаянии Суворов готов был на крайность – подать в отставку. Друзья убедили его, что просить отставки опасно, – а вдруг ее примут! Впрочем, даже враги его не могли поверить, что Суворов бросит армию в трудные для Отечества дни. Турция, стесненная на берегу Черного моря и на Балканах, угрожала фланговым стратегическим ударом и обходным движением со стороны Кавказа и даже из Закаспийского края. Под влиянием французов турки снова начали поспешно вооружаться. В Черноморье и на Дунае опять повеяло войной.

Екатерина II в ноябре 1792 года назначила Суворова командующим войсками Екатеринославской губернии и Таврического края, включая Крым и Очаковский район.

Покидая опостылевшую ему Финляндию, Александр Васильевич, казалось, мог бы радоваться новому назначению, но войсками на южной границе командовал фельдмаршал Румянцев. Суворов высоко ценил военное дарование фельдмаршала и его работу по преобразованию русской армии, во многом здесь сходясь с ним, и не раздражительная ревность руководила Суворовым, когда он отстаивал единоначалие: «Одним топором не рубят вдвоем». Он понимал, что пребывание около Румянцева снова угрожает ему «второй ролью».

Дело, порученное Суворову, требовало широких полномочий, а из Петербурга ему давали указания, как и что делать, не впадая в свойственные ему крайности. Александр Васильевич, поначалу горячо принявшись за дело, скоро убедился, что ему не дадут выполнить даже то, что прямо предписано.

Не проявил Александр Васильевич, находясь в Херсоне, и своей кипучей энергии в обучении войск. Для коренного улучшения армии у него не хватало власти. К тому же он не без основания опасался, что обученные им войска в случае войны могут быть переданы кому-либо другому. «Не хочу я на иных работать и моим хребтом их прославлять», – говорил Суворов; за этими личными соображениями скрывалась более глубокая мысль.

… Суворов видел дальше большинства своих современников. Военная тайна станет через столетие основным требованием стратегии, особенно во время подготовки к войне. В XVIII веке ни в одном государстве Европы, кроме Англии, военная тайна не соблюдалась строго. При открытом характере Суворова ему претил всякий обман, однако наряду с этим в его натуре, поступках и словах было много затаенного. Суворовская тактика внезапного нападения, широкое использование ночной тьмы для подготовки и нанесения удара требовали скрытности. И все же из своей системы обучения войск, неразрывно связанной с правилами боя, Суворов не делал тайны, о чем теперь ему самому приходилось жалеть. Жалеть не только потому, что, командуя обученными им войсками, могут одерживать победу его соперники по службе, – ведь это свои, русские генералы, их победы прославляют Россию. Среди них уже появились ученики суворовской школы, и он открыто этому радовался. Суворова тревожило, что его испытанным методом воспользуются не русские, а враг, и во вред России.

Во время путешествия Екатерины II в Новороссийский край в 1787 году Александр Васильевич заметил в свите императрицы иностранца, одетого в штатское. И на смотру обученной Суворовым Кременчугской дивизии, и при воспроизведенной для Екатерины II и ее венценосных гостей Полтавской баталии незнакомец был самым внимательным наблюдателем и открыто выражал свое восхищение выучкой и стремительно-стройными движениями русских солдат.