Марсель Прево - Шоншетта

– Ну, что же, у вас с Морлан все идет, как следует?

Что мне было ответить? Я молча покачала головой, надеясь, что Бланш не станет больше приставать ко мне, но эта маленькая Дориан страшно любопытна. Она наклонилась ко мне и спросила на ухо:

– Вы уже целовались?

– Да, – пробормотала я.

Ее глаза заблестели;

– А как вы целовались? – спросила она.

Но выговор дежурной дамы, заметившей, что мы разговариваем, избавил меня от необходимости отвечать.

25-го июля

Сейчас я с грустью думала о том, что каникулы приближаются, и мы с Луизой должны будем расстаться на два месяца. О, если бы мы могли видеться в это время! Хоть один только день провести вместе, без надзора; без опасения, что вот сейчас зазвенит колокольчик или войдет классная дама. Увы! Все это – одни мечты!

Передо мной портрет Луизы. Я вижу ее глаза, очаровательный овал ее лица, ее нежную улыбку; но на карточке не хватает красок – главной прелести Луизы. Ее волосы чуть-чуть светлее цвета золота; глаза синие-синие, как цветы барвинка; щечки беленькие и такие нежные, словно сотканы из цветочных лепестков, и на них – два маленькие розовые пятнышка.

28-го июля

Время отъезда приближается. Все маленькие страшно радуются. Я также перед первыми своими каникулами совсем обезумела от радости, а потом мало-помалу привязалась к этому уголку и теперь каждый раз уезжаю с некоторой грустью. Луизы не будет в моем милом Супизе! Я дня не могу прожить без того, чтобы не обнять ее, а мне целых два месяца не придется даже видеть ее! Я умру от этого, наверное, умру!

1-го августа

Последний день! Светит яркое солнце. Сегодня утром раздавали награды. Братья и родные окружают моих подруг, поздравляют их. У ворот монастыря движутся фиакры, омнибусы, семейные экипажи.

У меня нет братьев, нет родных. Внизу меня ждет только моя старая Дина. И я… я не могу решиться уехать: то, что здесь, – по крайней мере, напоминает мне «ее». Я украдкой проскальзываю в тот уголок двора, где мы виделись; потом сажусь на место Луизы в столовой; поднимаюсь в спальный зал и покрываю безумными поцелуями ее изголовье. Что может быть печальнее этого огромного спальный зал теперь, когда он опустел? Обрывки газет и веревок на полу – единственный след годового пребывания здесь двухсот юных обитательниц…

Нет, я уеду! Но ты, моя маленькая тетрадочка, поверенная моей души, ты также поедешь со мною, хотя я и не буду ничего записывать этим летом, потому что проведу его в разлуке с «ней», потому что все это время я не буду жить!

Продолжение дневника Шоншетты

1-го октября, утром

Опять возвращение. Двери затворяются, родители уезжают; опять все по-старому на целый год. После двух месяцев отсутствия и тревоги, я возвращаюсь со смертью в душе. Луиза больше не любит меня. Эта мысль терзала меня всю ночь.

Луиза приехала в сопровождении своей тетки, мадам Бетурнэ, и представила меня ей. Мы поцеловались. Я не удержалась и шепнула ей:

– Злая! Ты совсем забыла меня!

Она не отвечала. Прозвонил звонок, и мы разошлись.

И всю эту бессонную ночь я проплакала, вспоминая свои обиды. Первое письмо, которое Луиза написала мне летом, было нежно; второе – только любезно, три следующие – совсем холодны. А во весь сентябрь я получила только несколько строк с извинениями, что в замке гости и потому я должна простить лаконизм письма. А я-то писала Луизе почти каждый день! Кто заставил это сердце измениться в разлуке?

Ну, все равно! Я слишком горда, чтобы вымаливать дружбу, которую у меня отнимают. Первая я не заговорю с Луизой. О, Боже! Сделай, чтобы она все еще любила меня!

В тот же день, вечером

За обедней Луиза, проходя мимо моей скамейки, старалась встретить мой взгляд, но я сделала вид, что углубилась в свой молитвенник. Потом, когда она уже стояла на коленях, я взглянула на нее. Жестокая Луизетта! У нее очень счастливый вид! Она больше не любит меня. Мне показалось, что в ее глазах произошла какая-то перемена; в них больше блеска, чем прежде.

В тот же день, в половине пятого

Во время вечерней перемены я ушла совсем одна в сад и очутилась у места наших свиданий. Я села на скамейку и, закрыв лицо руками, погрузилась в воспоминания. Я чувствовала, что не выдержу долго, и на коленях буду просить Луизу о любви. Вдруг я почувствовала, что две руки обнимают меня, что кто-то целует мои волосы. Это была Луиза. Я прижалась к ней и залилась слезами.

– Ты меня больше не любишь! Не любишь! – твердила я.

Она посадила меня к себе на колени, целовала меня, но я тотчас почувствовала, что это – уже не прежние ласки.

– Как это гадко, Луизетта, что ты целый месяц не писала мне ни строчки! У меня никого нет, кроме тебя!

Луиза обнимала меня, качая, как маленького ребенка.

– Уверяю тебя, милочка, что ты воображаешь себе Бог знает что, – сказала она наконец. – Я забыла тебя?! Я больше не люблю тебя?! Не может быть, чтобы ты говорила серьезно. Уверяю тебя, я так была занята гостями, что, право, ни минуты не было свободной.

Но я уже не слушала; я опять чувствовала страшное волнение от близости Луизы. Я приподнялась, стараясь найти ее губы, но она уклонилась от поцелуя.

– Ты не хочешь? – воскликнула я.

Она колебалась. Я прочла в ее глазах… лишь жалость.

– Нет, милочка, – сказала она, целуя меня в лоб, – довольно глупостей! Мы были ужасными детьми прошлой зимой.

Прозвонил звонок, перемена кончилась. Луиза еще раз обняла меня.

– Прощай, дорогая, – сказала она, – я люблю тебя… люблю лучше, чем прежде!

«Лучше, чем прежде»! Не жестоко ли говорить это? Боже мой, Боже мой! Кто заставил ее так измениться в такое короткое время?

3-го октября

Целый день не видела Луизы! У меня ни к чему больше нет интереса. Углубляюсь в занятия только для того, чтобы забыться. О, как я несчастна! И зачем я родилась на свет?!

5-го октября

Я знаю! Знаю все! И как это я не догадалась!

Я сейчас была в приемной, где меня поджидала Дина. Она привезла мне горшок цветов, которых я просила, шоколад и письмо от папы. Разговаривая с Диной, я увидела на углу зала мадам Бетурнэ, а на стуле, напротив нее, спиной ко мне, молодого человека в незнакомой мне военной форме. Я сейчас же поняла все. Мне чуть не стало дурно.

Вошла Луиза, разрумянившаяся – такой я никогда еще не видела ее. Она прошла мимо меня, не видя меня, и бросилась в объятия мадам Бетурнэ. Она казалась смущенной. Офицер и она обменялись застенчивым рукопожатием; но их взаимное смущение скоро рассеялось; через минуту они уже забыли все, что окружало их, и говорили, говорили без конца, глядя друг другу в глаза.

Я не могла хорошенько рассмотреть офицера, но не решалась подойти ближе. Я простилась с Диной, спряталась в маленькую часовню и плакала…