Марсель Прево - Шоншетта

Действительно в окна уже смотрел голубоватый свет утра, среди которого пламя свечи казалось совсем красным.

– Я уезжаю, – сказал Жан, быстро поднимаясь.

– Так возьми меня с собой! Я поеду с тобой! Если не хотят отдать меня тебе, я найду приют у тети Марты. Умоляю тебя, Жан, не покидай меня! Ведь перед Богом я – твоя жена, не правда ли? – Шоншетта обняла возлюбленного, повисла на его шее, шепча в экстазе: – Ведь ты возьмешь меня, возьмешь?

Жан потерял голову и судорожно прижал ее к груди.

– Хорошо! – сказал он, – поедем! Но ты должна знать, что мы делаем, – прибавил он, взяв ее за плечи и глядя ей прямо в глаза: – Мы нарушаем приличия, мы идем против условий света, навлекаем на себя гнев твоего отца, который может вследствие этого надолго отсрочить нашу свадьбу. Может быть, весь свет восстанет против нас, и даже тетя Марта осудит нас.

– Нет, она простит, – возразила Шоншетта, – она любит нас. Я просто-напросто хочу воспользоваться ее покровительством. Папа, видя, что я твердо решилась, Даст свое согласие. Поедем, пора! На ферме скоро встанут; мы должны уехать так, чтобы нас не видели. А если меня будут осуждать, так что мне за дело! Разве ты будешь меньше уважать меня за мой поступок?

– Я буду чтить в тебе самую чистую женщину, любовь моя! – воскликнул Жан сдаваясь, – ты права, что нам до мнения света?

Шоншетта ушла в свою комнату и скоро вернулась, одетая для путешествия: в длинном непромокаемом плаще и круглой шляпке с густой вуалью. Она казалась такой веселой, что Жан не мог не улыбнуться.

– Ну, мой уважаемый супруг, едемте! – сказала она.

– А как мы доберемся до Савиньи?

– Пешком, конечно! Мы придем как раз к семичасовому парижскому поезду.

В доме уже слышался утренний шум. – Скорее! Скорее! – заторопилась Шоншетта, увлекая Жана, – Катрина уже встала!

Они сбежали с лестницы, вышли на аллею, перешли мостик. В воздухе стоял леденящий туман. Шоншетта крепко прижималась к Жану; скоро оба согрелись от быстрой ходьбы.

– По крайней мере, знаешь ли ты дорогу? – спросил Жан. – Мне кажется, я пришел не этим путем. А что, если мы заблудимся?

– Дорогу? Да я найду ее с закрытыми глазами! Вот смотри: там – Утес Фей; белая полоса – ограда Ворнэйского кладбища; мы пройдем близко от Перекрестка Мертвеца, где когда-то лишил себя жизни какой-то человек. Это было давно, когда я еще была маленькая. Ну, что с тобой? – спросила она, видя, что Жан внезапно остановился.

– Ничего! – ответил он и двинулся дальше, досадуя на себя за мелькнувшее в его уме сопоставление между рассказом Шоншетты и сообщениями мадам Бетурнэ.

За ними уже в продолжение нескольких минут слышался стук приближающейся тележки. Оглянувшись Жан увидел желтый свет фонаря, и ему тотчас пришло на мысль, что они могут воспользоваться этим экипажем, и таким образом Шоншетта будет избавлена от утомительного пути.

– Эй, извозчик! – закричал он.

Экипаж остановился, и после некоторого молчания из тумана раздался голос:

– Со мной, что ли, говорят? Э?

– Вы едете в Савиньи? – спросил Жан, подходя к тележке.

– Нет, в Авор. Но можно столковаться.

– Сколько же вы хотите?

– Гм… в Аворе ярмарка, и я опоздаю на целый час. Меньше десяти франков нельзя.

– Хорошо! – сказал Жан, – помогите госпоже влезть в тележку.

Крестьянин, лицо которого они не могли рассмотреть, нагнулся и, подняв Шоншетту, как ребенка, посадил ее на заднее сиденье; Жан сел рядом с нею.

– Вам будет неудобно, – пробормотал крестьянин, – очень трясет. Но сзади вас лежат мешки с овсом, так что можете прислониться.

– Хорошо, хорошо! – с нетерпением перебил его Жан, – поезжайте. Мы должны поспеть в Савиньи к отходу поезда.

Они ехали довольно быстро; Жан обнимал талию Шоншетты, и они, как дети, радовались своей свободе. По обеим сторонам дороги тянулись необъятные равнины, усеянные белым булыжником, похожим на груды костей; мелькали длинные ряды корявых орешин. Иногда перед путниками внезапно вырастал маленький белый домик, без ограды, без единого деревца.

Жан и Шоншетта молчали, тесно прижавшись друг к другу. Перед ними, закрывая им отчасти вид своей сгорбленной спиной, трясся на своем сиденье возница, и ветер надувал его блузу, как парус. Вдруг с востока брызнул сноп красноватых лучей, и верхушки трав, пробивавшихся на равнине между каменными глыбами, окрасились багрянцем: на горизонте, на фоне молочно-бледного неба, всплыл красный диск солнца. Словно волшебная палочка феи прикоснулась к голой, унылой равнине, одевая ее золотом, – так изменилась окрестность при первой ласковой улыбке солнца.

Шоншетта радостно захлопала в ладоши; Жан смотрел на нее с улыбкой и чувствовал себя успокоенным: все, может быть, еще устроится, тетя Марта возьмет их обоих под свое покровительство, и Шоншетта не будет скомпрометирована; отец уступит во избежание скандала, а еще более – из боязни, чтобы ему самому не пришлось хлопотать.

Тележка спустилась в небольшую впадину, потом поднялась на холм. Впереди уже виднелся двойной ряд рельсов; направо показалось здание, деревенской станции. Тележка пересекла рельсы, повернула и подъехала к подъезду.

Жан высадил Шоншетту и заплатил десять франков вознице, который тотчас же повернул лошадь и уехал, улыбаясь непроницаемой, загадочной улыбкой, обычной крестьянину. Шоншетта смотрела ему вслед.

– О чем ты задумалась? – спросил Жан.

– Мне кажется, что я знаю этого крестьянина, – прошептала Шоншетта, – ну да, конечно! Это – дядя Баррашэ, один из наших арендаторов!

Они вошли на станцию и уселись на скамейку в ожидании поезда. Комната была пуста. Когда открылась касса, появилось несколько крестьян, отправлявшихся в Авор; при виде Шоншетты и ее спутника они перестали разговаривать и притворились, что читают объявления на стенах.

Когда поезд тронулся, Шоншетта шепнула на ухо Жану:

– Это – наша свадебная поездка!

Он нежно пожал ей руку. Она опустила голову на его плечо и, утомленная бессонной ночью, почти тотчас заснула.

После африканской кампании, которую они сделали вместе, Дюкатель и Марсель де Моранж впервые увиделись в Супизе. Старик прекрасно помнил этот воскресный день, нисколько не предвещавший грядущих бедствий. Осень подходила к концу, и в замке не было гостей. Сам Дюкатель был по-прежнему влюблен в свою жену; она, нежная, ласковая, по-прежнему, казалось, была вполне удовлетворена замкнутой жизнью влюбленных, которую они вели. После обедни они поехали к развалинам замка Буа-Сир-Эмэ, намереваясь позавтракать там, но по дороге встретили крестьянина, передавшего им письмо с почты. Марсель де Моранж извещал своего старого товарища, что, пользуясь месячным отпуском, хотел бы провести его у своего лучшего друга и что сам едет вслед за письмом. Они вернулись домой, а через несколько часов приехал и Марсель.