Наталья Евдокимова - Конец света

– Знаю, – хмуро ответил Лис.

Мы выбрались из леса и шагали по городу. Нашей дорогой был довольно крутой спуск, с которого открывался вид почти на весь город. Воробьи разбрасывали найденные палки. Мы с Фетом удивлялись: зачем, ведь там же кю! Но Лис нам объяснил, что им главное – найти клад, потому что они состоят в зарегистрированном обществе поиска кладов, и каждому добавляется пять кю за найденный клад. Лис сам зарегистрировал это общество, и это ему стоило больших мальчишеских трудов. Бюрократия есть бюрократия – пришлось собирать множество справок, заявок, объяснений…

Марийка летела, чуть приподнявшись над землей. Мимо нас проезжали и дымили машины, и я потратил несколько кю на то, чтобы воздух вокруг нас был чище. Лис о чем-то разговорился с Фетом, показывал вперед, на город. Марийка подлетела ко мне, приземлилась и зашагала рядом.

– Зря ты не любишь оранжевые дни, – сказала она мне.

– В них много неприятностей, – объяснил я.

– В них много нового, – грустно улыбнулась Марийка.

Я промолчал. Лис, окрашенный в заходящее солнце, повернулся ко мне, улыбнулся – а он улыбался очень редко – и подмигнул. Я улыбнулся в ответ. Стоял оранжевый день. Было хорошо.

Я долго вытирал ноги у порога Фетовой квартиры. Они жили недалеко от нас, но все-таки не так близко, как в предыдущем мире. Вот раньше было здорово: хочешь в гости – прошел несколько метров, и уже в гостях. В городе всё сложнее… Фет попросил:

– Будешь меня поддерживать? А то я как скажу маме про свадьбу, она в обморок как грохнется…

– Может, твою маму поддерживать тогда? Ей же грохаться, не тебе.

Фет скорчил гримасу. Открыл дверь и с порога закричал:

– Мама, я женюсь!

И прислушался – наверное, ждал, пока мама в обморок упадет. Ничего не было слышно. То ли мама в обморок упала тихо, то ли на мягкий диван. Фет включил режим громкоговорения и заревел на весь дом:

– Я женюсь, мама!!!

Мама Фета вышла из ванной, вытирая голову, и сказала спокойно:

– Ну и замечательно. Я тебе давно говорила, что пора.

Я залюбовался – такая она была красивая в банном халате, хоть и оранжевом, мокрые волосы завивались, и улыбка у нее была замечательная.

– Привет, мой хороший, – провела ладонью по моим волосам мама Фета.

Я растаял:

– Привет. А Фет женится.

Мама Фета посмотрела на меня, склонила голову набок и так здорово улыбнулась, что у меня защекотало под ложечкой. Наверное, я неправильно это чувство описываю, но было как-то приблизительно так.

– Пускай. Это полезно, – сказала она.

– Да, как же, полезно… – вдруг заупрямился Фет.

Мы с его мамой уставились на этого ненормального. Фет засуетился, разулся, снял оранжевые носки (с дыркой на одном носке).

– Ну я так, – засмущался он. – К слову пришлось. Подростковые противоречия. Так ты не против?

Мама шутливо замахнулась на Фета полотенцем, а потом, чтобы мне было не обидно, – и на меня.

– Пойдемте чай пить, – позвала она. – Я тебе, Фет, сама предлагала, чтобы ты женился, как я могу быть против?

– Ну вот, – заныл Фет и поплелся за мамой на кухню. – Никаких сложностей. Ни разрешение не надо выпрашивать, ни режим использовать, чтобы у меня лучше умолять получалось, ничего…

– Тогда не разрешаю, – вздохнула мама Фета.

– Ну ма-а-а-а-мочка!!!!! – умоляюще протянул Фет.

Когда я ушел от Фета, ночной город блестел от пробежавшего дождя. Воздух казался соленым, дул приятный ветер. Было совсем не видно, как одеты люди, – разноцветные фонари раскрашивали одежду по-своему.

Пришлось телепатически связаться с мамой, сказать, что я задержался у Фета. Мама даже предложила мне остаться на ночь, и мама Фета сказала то же самое. Но я помнил, что на мне оранжевая папина футболка, в которую я влез замечательно. А Фет немного тоще меня и костлявее. И влезть в его желтые наряды будет сложнее, чем в папину футболку. А тратить кю из-за неправильной одежды или надевать одежду мамы Фета (у его мамы было замечательное имя – Афина) мне не хотелось.

Вдруг я подумал: а что, если перемена дня застанет меня на улице? Конечно, было не так поздно, но вдруг? Не то чтобы я никогда в полночь на улице не был, просто если мы уж собирались ждать смены дня не дома, то надевали одежду, которая автоматически меняет цвет. Папа рассказывал, что есть специальные кабинки для переодевания. В них считается, что ты дома, и кю не снимается. А если поблизости нет кабинки? Если в них – очереди? Получается, лучший способ не лишиться кю – раздеться догола до наступления полуночи и только потом одеваться в новый цвет.

Мне думалось про всё это и думалось – так, что даже надоело. Пришлось потратить полкю, чтобы избавиться от мыслей о цвете одежды и переодеваниях. Я помнил только, что думал о чем-то интересном, – но о чем именно, никак не мог вспомнить. И я так старался вспомнить, что даже надоело. Пришлось потратить полкю, чтобы не думать о том, что я хочу что-то вспомнить. Я помнил только, что потратил целый кю на то, чтобы о чем-то там не думать. Странный все-таки режим, какой-то недоработанный. Я истратил еще целый кю на то, чтобы час ни о чем не думать, и шел дальше на автомате. Мама потом рассказывала, как я пришел домой, как она пыталась меня расспросить о Фете, но я говорил бессвязно – даже не словами вообще.

Когда я пришел в себя – в постели, уже одетый в пижаму, – то мама долго сидела на краешке кровати, гладила меня по волосам и просила, чтобы я больше не использовал этот режим. Я почувствовал себя очень уставшим, укутался в одеяло и пообещал:

– Хорошо…

Утром солнце окрасило комнату в желтый цвет. Я потянулся, улыбнулся и подошел к своему шкафу. Открыл его. У меня было много желтых вещей, потому что сегодняшний день я любил. Не так сильно, как красный день, но все же…

Я стянул пижаму и надел желтую майку с шортами. Конечно, дома можно ходить в чем угодно, но мне хотелось быть в желтом весь день.

Вдруг я вспомнил: Фет женится! Как я мог об этом забыть? Мама права, не стоит использовать этот дурацкий режим с отключением мыслей, очень уж он неточно действует. Странно: я, наверное, должен бы переживать, что мой лучший друг женится, но мне было весело, так что я даже решил использовать режим неправды. Он стоил целых три кю, действовал четыре часа, и в этом режиме я мог только врать.

Смело шагнул на кухню, где мама готовила завтрак.

– Доброе утро, – сказала мама.

– Я бы так не сказал, – ответил я.

Мама насторожилась:

– Странно, сегодня же твой любимый желтый день?

Я поморщился:

– Больше не нравится. Ну его.

Я захотел сказать, что мне больше нравится оранжевый, но не смог. Что же получается: теперь мне оранжевые дни будут нравиться?