Андрей Болотов - Шерлок Холмс и Сердце Азии

В помещения внизу свет едва сочился из пыльных окон, было удивительно, что ухоженность и великолепие императорской резиденции может соседствовать с такой затхлой запущенностью. Я прошел театральный склад, анфиладу небольших комнат, в которых пахло пылью и плесенью, спустился еще на этаж по грязной лестнице в почти полную темноту и увидел низкую, сбитую из досок дверь. Я толкнул дверь, она открылась легко и без скрипа. За ней была еще одна лестница, представлявшая собой просто уложенные друг на друга рядами старые кирпичи, лестница вела вниз в небольшое сводчатое темное помещение без дверей и окон. Я посчитал, на сколько пролетов спустился, и понял, что нахожусь уже несколько ниже уровня набережной. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел, что в одной из стен комнаты, той, что, по моим представлениям, была параллельна и ближе всех к Неве, есть небольшой пролом. Я спустился к пролому и прислушался. Слышен был звук капающей воды и знакомые шаги. Я протиснулся в узкий пролом, шагнул и чуть не упал в проем крутой винтовой лестницы, рядом валялась прикрывавшая лестницу круглая деревянная крышка. С лестницы тянуло сыростью и слабо, но неприятно – отхожим местом. Я пошел вниз. Спуск был очень длинным, я потерял счет ступеням, мне казалось, что я уже близок к центру земли. Но тут отхожим местом потянуло еще сильнее, воздух заколыхался, я вышел на площадку и увидел его, а он – меня. Он держал в руке источник зеленоватого света, небольшой и неяркий, похожий на коробочку с зеркалом внутри и стеклянной стенкой. Неприятный запах надвигался и становился несносным. Пемброк двинулся было ко мне, но я выставил вперед арбалет. Он остановился, бережно опустил коробочку на пол и тогда снова двинулся в мою сторону, не показывая ни малейшего страха или замешательства. Он шел на меня с пустыми руками – ни шпаги, ни пистолета, кожух с алмазом закинут за спину, он даже слегка улыбался. От этого мне стало еще более жутко, на меня в дорогом смокинге и лаковых туфлях шла моя смерть. Я представил мертвое лицо Юленьки Алексеевой и нажал на спуск арбалета. Но старая машина подвела, или это у меня дрогнула рука, болт полетел не в Пемброка, а выше его плеча и со звоном и множеством искр ударился в торчавший из стены металлический костыль. И тогда случилось сразу два страшных события: воздух взорвался огнем, а Пемброк прыгнул на меня. Я упал и потерял сознание.

Очнулся я в почти полной темноте. Только слабо светились обугленные деревянные поручни лестницы и несколько кружащихся в воздухе крошечных зеленых точек. Отхожим местом больше не пахло. Одежда на мне обгорела, лицо саднило от ожогов, все болело, уши слышали плохо, но руки и ноги были целы, и я мог ходить. Пемброк был мертв, его тело спасло меня от взрыва и огня. А ему на голову упал кусок расколовшейся и обвалившейся лестницы.

Из части поручня и остатков его недогоревшей одежды я попытался смастерить что-то вроде факела. Однако когда я с горем пополам все-таки зажег свой факел от тлеющих углей и осмотрел помещение, мне стало понятно, что лестница обрушилась и я не смогу подняться наверх. Оставался один путь – по узкому коридору, из которого пришел взорвавшийся от искр болотный газ. Куда вел этот проход, я не мог себе представить. Но если Пемброк хотел попасть в этот коридор, значит, куда-то он все-таки ведет. Я решил рассмотреть летающие зеленоватые огоньки. Это оказались небольшие жучки со светящимися брюшками. И тогда мне стало понятно, что Пемброк знал о том, что в проходе может быть взрывоопасный газ. Поэтому он взял с собой такой странный источник света – светлячков в зеркально-стеклянной коробочке – и не стал стрелять в меня из высекающего искры револьвера, который, как я мог убедиться, у него с собой был. Про этот ход он знал давно, он хорошо подготовился к плану Б.

У меня не было стеклянно-зеркальной коробочки, в которую я мог бы посадить светлячков. А факел мой то и дело гас. Я выбросил его и шагнул в совершенно темный коридор без всякого источника света. Не исключено, что на пути попадутся другие скопления газа, не задохнусь ли я? Но выбора не было. И я, закинув за спину обгорелый кожух с алмазом, двинулся вперед, держась левой рукой за стену коридора. Я двигался во тьме на ощупь, прислушиваясь к немногочисленным звукам, которые до меня доносились. В основном это были звуки воды. Она струилась, капала, булькала, в одном месте вода поднялась в коридоре почти по пояс, но потом стала спадать, и снова стало сухо. С полчаса уже я шел медленно, нащупывая ногой каждый шаг, когда земля содрогнулась, как от нового взрыва. Я замер, огляделся и увидел, что нахожусь у подножия точно такой же лестницы, какой была та, по которой я спустился. Я быстро стал подниматься и вышел на площадку, с которой в разные стороны вели два низких туннеля. Я повернул в правый. Туннель как будто поднимался кверху, я шел по нему еще минут пять и оказался в тупике у кирпичной кладки. Из трещин между кирпичей пробивался свет. Я ударил ногой по некрепкой стенке, и она рухнула. Помещение, в котором я очутился, было заставлено ящиками с военной маркировкой. Никого вокруг не было. Из окна струился благословенный дневной свет. Я, как мог, заложил пробой в стене выбитыми кирпичами, задвинул ящиком и выглянул из окна. Я понял, что нахожусь в каземате Государева бастиона Петропавловской крепости. А взрыв – это полдень, пробитый пушкой. Рядом в крепостной стене, насколько я знал, находилась потерна. Я дошел до потерны и, не встретив по пути никого, беспрепятственно вышел из нее на невский берег. Оказалось, я прошел под Невой заброшенным подземным ходом, ведущим из Эрмитажного театра в Петропавловскую крепость. Зачем он был нужен? Но потом я догадался, что ход вел не из театра, а из прежнего, петровского Зимнего дворца, на фундаменте которого построили театр.

Я сел на землю и перевел дыхание. Напряжение спало. И я вдруг подумал, что впереди у меня вся жизнь, а в руках несметное сокровище. И если сейчас я пойду в британское посольство, то выйду оттуда богачом и смогу отправиться в любую страну мира и прожить любую жизнь, какую только захочу. Дальние страны и неведомые путешествия привиделись мне в эту минуту. И я махнул плывшему мимо лодочнику.

Но тут колокола Петропавловской крепости заиграли государственный гимн, и наваждение рассеялось. На главном флагштоке страны ожил императорский штандарт. Это означало, что государь император въехал в свою столицу.

Зачем мне чья-то жизнь, подумал я, у меня ведь есть своя собственная. Может быть, она окажется гораздо интересней, чем я сейчас могу себе представить. И вместо Английской набережной я назвал вознице Дворцовую.

Через час, когда Даниловский открывал Бриллиантовую комнату, чтобы положить Сердце Азии на место, а я стоял рядом, чтобы убедиться, что все в порядке, ко мне подошел министр двора.