Люси Монтгомери - Энни из Эвонли

– Ты и половины этого не переделаешь, – пессимистично заметила ей Марилла. – Я заранее никогда не планирую много дел, всегда что-то помешает.

На следующее утро Энни поднялась рано, радостно поприветствовала новый день. Солнечные лучи, словно знамена, играли на фоне перламутрового неба. Зеленые Крыши плавали в море света, и отдельными островками в нем были тени тополей и ив. За дорогой находилось пшеничное поле мистера Харрисона большое бледно-золотистое пространство, по которому ветер гонял рябь. Мир в это утро был так прекрасен, что, наслаждаясь его красотой, Энни минут десять бесцельно побродила по саду.

После завтрака Марилла занялась приготовлениями к отъезду. Дору она брала с собой, девочке была давно обещана эта поездка.

– А ты, Дэви, будь хорошим мальчиком и не заставляй нервничать Энни, – наказывала Марилла. Будешь слушаться, привезу тебе большую полосатую конфетку из города.

Увы, Марилла опустилась до предосудительной привычки подкупать человека, лишь бы он вел себя хорошо!

– Нарочно я не буду вести себя плохо, а вдруг я случайно заведу себя плохо, что тогда? – поинтересовался Дэви.

– Тебе надо остерегаться этих случайностей, – наставляла его Марилла. – Энни, если мистер Ширер придет, купи у него мяса, сделай бифштексы. А если нет, к завтрашнему обеду тебе надо будет зарезать цесарку.

Энни кивнула.

– Сегодня на обед я не буду ничего готовить. Мы с Дэви обойдемся холодной ветчиной, а тебе, когда вечером вернешься, я приготовлю бифштекс.

– Я собираюсь сейчас пойти к мистеру Харрисону, помогать ему таскать водоросли, – объявил Дэви. – Он попросил меня. Я думаю, я и на обед у него останусь. Мистер Харрисон ужасно добрый человек. Настоящий… компанейский человек. Я думаю, что, когда вырасту, буду как он. В смысле вести себя, как он, а не выглядеть, как он. Но я думаю, у меня нет такой опасности, потому что миссис Линд говорит, что я очень симпатичный мальчик. Как ты думаешь, симпатичность останется у меня, Энни? Мне очень хочется знать.

– Думаю, что да, – с серьезным видом ответила Энни. – Ты симпатичный мальчик, Дэви. – Марилла неодобрительно взглянула на Энни. – Но этого мало для жизни. Ты будь таким же красивым, джентльменом и в поведении, как ты выглядишь.

– А ты как-то говорила Минни-Мэй Барри, когда она ревела, потому что кто-то назвал ее страшной, что если она будет хорошей, доброй, будет любить других, люди не будут обращать внимания на внешность, – недовольно произнес Дэви. – Мне кажется, в этом мире хоть так, хоть так, а будешь хорошим, никуда не денешься. Веди себя хорошо…

– А тебе не хочется быть хорошим? – удивилась Марилла, которая много уже знала из педагогики, но не знала, что задавать такие вопросы бесполезно.

– Нет, я хочу быть хорошим, но не слишком хорошим, – осторожно стал отвечать Дэви. – Например, чтобы вести воскресную школу, не обязательно быть хорошим. Вот мистер Белл он настоящий плохой человек.

– Вот уж нет! – возмутилась Марилла.

– Да-да, он сам говорил об этом, – решительно утверждал Дэви. – В последнее воскресенье он во время молитвы говорил, что он жалкий червь и низкий грешник, по грязь… в черной… беззаконии. Что же он такое сделал, что такой плохой, Марилла? Может, убил кого? Или ворует пожертвования? Мне очень хочется знать.

К счастью, на дороге появилась коляска миссис Линд, и Марилла поспешила ретироваться на волю, мысленно желая мистеру Беллу избегать излишней образности в своих выступлениях перед публикой, особенно когда в ней находятся ребятишки, которым «очень хочется знать».

Энни, оставшись за хозяйку, с жаром взялась за работу. Она подмела полы, заправила кровати, накормила птицу, постирала и повесила на веревку свое муслиновое платье. После этого она взялась за перекладывание перьев. Она забралась на чердак и надела первое попавшееся под руку платье – кашемировое, цвета морской волны, которое она носила в четырнадцать лет. Платье было и узко, и коротко. Энни одела его по случаю появления в Зеленых Крышах. По крайней мере, с таким платьем ничего не случится от пуха и перьев.

В довершение туалета Энни повязала на голову красно-белый носовой платок в горошек, который принадлежал Мэтью, и в такой экипировке спустилась вниз, в комнатку при кухне, куда Марилла перед отъездом помогла ей стащить перину.

У окошка комнатки висело треснутое зеркало, и в какой-то момент лучше бы его не было Энни посмотрелась в это зеркало. Семь веснушек на носу так и продолжали держаться, и сейчас казались особенно выразительными, более чем когда-либо, а может, так казалось из-за света, который попадал в незанавешенное окно.

«Ой, забыла вчера вечером натереть нос лосьоном, – подумала Энни. – Сбегаю-ка в чуланчик и сделаю это сейчас».

Чего только не перепробовала Энни, пытаясь удалить веснушки. Как-то у нее вся кожа облезла с носа, но веснушки остались. Несколько дней назад в одном журнале ей попался на глаза рецепт изготовления лосьона против веснушек, а поскольку все ингредиенты были под рукой, она тут же и сотворила этот лосьон, к неудовольствию Мариллы, которая считала, что если провидению угодно было посадить тебе веснушки на носу, то твой прямой долг оставить их на месте.

Энни побежала в чуланчик, в котором и без того всегда царил мрак из-за ивы под самым окном, а тут еще опустили шторы от мух, поэтому сейчас там была почти полная темнота. Энни схватила с полки пузырек с лосьоном, намочила маленькую губку и обильно смазала нос. Исполнив эту важную обязанность, она вернулась к работе. Тем, кто когда-либо пробовал перекладывать перья из одной оболочки в дорогую, не надо пояснять, что по окончании работы Энни представляла собой редкое зрелище. Платье ее стало белым от пуха, а чубчик, выбивавшийся из-под платка, превратился в самый настоящий ореол из перьев. И в этот момент как нельзя кстати раздался стук в кухонную дверь.

«Должно быть, мистер Ширер, подумала Энни. Ой, на что же я похожа, но надо бежать открывать, а то он вечно спешит».

Энни бросилась вниз, к кухонной двери. Если полу в этом доме когда-либо суждено было смилостивиться и разверзнуться под Энни, то лучше ему было поглотить вывалянную в пухе-перьях эту несчастную девицу именно в этот момент. На пороге стояла Присцилла Грант в светло-золотистом шелковом платье, рядом с ней невысокая, плотная, седовласая дама в твидовом костюме и еще одна дама, высокая, статная, прекрасно одетая, с красивым благородным лицом и большими фиолетовыми глазами с черными ресницами. В ней Энни «инстинктивно почувствовала», как она раньше выразилась бы, миссис Шарлотту Морган.

Потрясенная от неожиданности и растерянная, Энни ухватилась за единственную мысль как за спасительную соломинку. Все героини миссис Морган могли «оказаться на высоты положения». Неважно, в какие переделки они попадали, они неизменно оказывались на высоты положения и доказывали свое превосходство, какие бы препятствия им ни ставило время и пространство. И Энни почувствовала, что это ее долг оказаться сейчас на высоте положения, и она добилась этого, и так великолепно, что Присцилла потом заявила ей, что никогда не восхищалась Энни Ширли так, как в тот момент. Неважно, какие чувства играли у нее внутри, она себя ничем не выдала. Она поприветствовала Присциллу и была представлена ее спутникам, и вела Энни себя при этом так спокойно и сдержанно, словно вышла встречать гостей в пурпурном праздничном платье. Кстати, она была потрясена тем, что дама, которую она «инстинктивно» определила как миссис Морган, оказалась вовсе не миссис Морган, а какой-то миссис Пендекстер, невысокая же, плотная, седовласая дама и была миссис Морган, но это потрясение потеряло свою силу рядом с другим, посильнее. Энни провела своих гостей через холл в общую залу и оставила их там, а сама поспешила помочь Присцилле распрячь лошадь.