Татьяна 100 Рожева - Света есть!

– Чем тебе подштанники не угодили, вредина?

– Да вот как-то последнюю точку поставили. Увидела, как он их на себя заботливо натягивает. Подштанники и подтяжки…, – она полезла в пачку за сигаретой, но пачка была уже пуста. – У тебя курить нет?

– Нет… я же не курю…

– Ну, может, оставил кто….

– Это он принес вино сегодня, физик твой…, – произнесла я.

– ??? – Она застыла со скомканной пачкой в руке. И даже кулончик застыл на ключицах.

– Сегодня и правда день совпадений.

– Так он здесь работает… я знала, что в институте каком-то, но не думала, что вот так сегодня. И что ты…

– Я – ничего, Свет! Я тебе говорила. Посидели, потрындели, жена позвонила, он выкатился. Не переживай ты так! И не будет ничего! Я тебе клянусь мамой прораба стройки, которая нам тут устроила посиделки впотьмах! В смысле не мама устроила, а стройка устроила…, – я неуклюже пыталась насмешить Свету, но она не реагировала.

– Ну, если мамой, то конечно, – наконец ответила она, усмехнувшись.

– Слушай, ну перестань! Не нужен мне твой пирожок с дерьмом на подтяжках сто лет! Ну, честное пионерское! Мы же подруги!

– Нет таких подруг, которые не порезали бы друг другу глазные яблоки пилочкой для ногтей из-за мужика, – Света улыбнулась спокойней, – Если честно, я бы не хотела, чтобы ты с ним…

– Свет, у меня даже пилочки для ногтей нет…

– Ладно, наливай…

Мы молча чокнулись земляничными чашками и молча выпили. В кабинете становилось почти совсем темно. Дождь кончился, клен разминал пальцы, готовясь бороться с ночным ветром… Пора было уходить.

– Мы скоро не увидим ни бутылку, ни друг друга, надо сваливать, – произнесла я с сожалением.

Света повернулась к окну. Кулончик прощально блеснул, перед тем как ослепнуть. Еще несколько минут и ему нечего будет отражать.

– Да… Пора… – вздохнула она. – Может, мы… слушай, а что это за звук?

– Где? – спросила я, но уже сама услышала тихое стрекотание. Я прислушалась. Звук исходил из-под моего рабочего стола. – Ааа! – Заорала я во все горло, так, что шкаф плотней прикрыл створки дверей. – Это удлинитель с розетками ожил! Свееееет!!! Свеееетка!!!!

Я кинулась к выключателю и с размаху долбанула по клавише. Кабинет наполнился невыносимо ярким светом и ворчанием двух пожилых ламп «дневного света» под потолком.

Света прикрыла глаза ладонью.

– Ой, как ярко!

Я вырубила верхний свет и включила настольную лампу, отвернув ее к окну. Световой круг на темном стекле выхватил застывший хоровод из капель, словно застигнутых врасплох в момент тайного празднования именин. Может, Капиных?

– Так лучше?

– Так вообще отлично! – Кивнула Света. Кулончик заиграл веселыми огоньками как гирлянда на елке. – Я уже, кажется, пьяная. – Она засмеялась. – Насыщенный какой день получился.… А я то все мучилась, что нет идеи для рассказа, ан нет! Вот она, родимая!

– Ты пишешь рассказы?

– Балуюсь, как говорил Карлсон.

– Физик Вова сегодня хвастался, что он тебя до издательства дотолкал.

– Он??? Меня???? Ахаха, – Светка разразилась злым хохотом. – А он тебе не хвастался, что хотел тупо денег заработать? Пиши, говорит о своих бабах-пациентках, типа записки психотерапевта, а мне процент за идею. А до издательства я сама дотолкалась, не позднее как месяц назад в АСТ по жопе мешалкой дали. И не то, чтоб писанина плохая, нет, сказали, литература хорошая, но некоммерческая. Вот если бы про кокос и пидоров, тогда другое дело. Да и правильно. Слесарю – слесарево. Я доктор, мое дело – лечить.

– А ты давно пишешь?

– С детства. Как Алые Паруса в третьем классе прочла. Звучит пошло, да? Знаю, что у меня нет способностей особых к этому делу, а есть… не знаю… голод какой-то что-ли…? Я вот и петь совсем не умею, но фальшь моментально слышу, так и с образами. Когда читаю, рождается что-то такое в душе… тревожит, заставляет сто раз про себя повторить, напитаться, хочется запомнить и кому-нибудь рассказать, поделиться этим. Но ни один образ не может противостоять обыденности, он скоро тает и остается только неудовлетворенность, что он не дозрел и не отложился во мне кирпичиком, клеткой моей не стал… Вот поэтому иногда сажусь и пишу… Вова прочел эссе мое на рабочем компе и завелся – давай пиши.

– Эссе не о нем?

Света улыбнулась.

– Думая о нем, в общем, написала про наши бабьи самообманы и женский вариант павлиньего хвоста, который мы распускаем перед такими же самками. За его чистку и приведение в вид, пригодный для повседневного использования, мне собственно, и платят дамочки весьма разные по внешности, образованию и статусу. Печально, что все мы так бездарно и одинаково врем себе, думая, что обманываем других. – Я тоже хочу…

– Что? Почистить хвост?

– Хочу услышать что-нибудь твое или прочитать.

– Да? – С детской надеждой спросила Света. – Сейчас. – Она взяла на колени коричневый портфель, вытащила сложенный вчетверо листок, развернула. – Вот. Сегодня на работе набросала. Это просто мысли. Получилось, будто готовилась к сегодняшнему разговору с тобой… Удивительно, да? Ну, читаю:

«Жены и любовницы», как у Ильфа и Петрова «Водители и пешеходы». Все относительно. Сегодня ты едешь. Уют и движение. И вдруг, замечаешь, что давно стоишь на месте, еще время и тебя уже просят выйти. Ты еще сопротивляешься, цепляешься за «детали», делаешь вид, что это не к тебе обращаются, пытаешься ехать дальше… Но нет. «Это я вам, барышня! На выход». Здравствуй, свежий воздух! Да, прохладно… ножки отвыкли бегать, ручки привыкли только в тепле… Сын тоже вышел вместе с тобой, теперь и ему пешком. Его, правда, предлагают подвезти, но неохотно, из вежливости. А товарищ рванул на скорости, ему легко – «баба с возу», как говорится… Там уже новая пассажирка маячит. Тебе тоже иногда предлагают покататься, но в основном по кругу. А мальчик, – пусть просто подождет. Но нет, слишком болит тело, когда его в последний раз отдирали от замерзшего сиденья… Я лучше пешочком, по своей дорожке. И ничего, что рюкзачок тяжелеет, он мой, на моих плечах, за моей спиной – это мой опыт…

Света замолчала, остановив взгляд на застывшем хороводе на стекле.

– Здорово…, – произнесла я тихо. – Искренне, но слишком боль слышно…

– Да я знаю, что нездорово. Просто мне так легче, на бумагу. И понимаешь ведь, цинизм и спокойное созерцание прошлого растут только на «остывших углях». У меня вроде подостыли, но ковырять пока рановато… Я тут стихотворенье одно слышала, запомнила сразу, как будто мое.… Только недавно научилась не реветь в конце…