Джон Стейнбек - О мышах и людях. Жемчужина (сборник)

Кино заметил, что к дому приближаются двое. У одного в руке был фонарь, освещавший землю и ноги непрошенных гостей. Они завернули в калитку и подошли к хижине. В одном Кино узнал доктора, в другом – слугу, который открыл ему утром ворота. При виде их разбитый кулак Кино словно ошпарило.

– Меня не было дома, когда вы приходили, – сказал доктор. – Я пришел как только смог и сейчас же осмотрю ребенка.

Кино стоял в дверном проеме, загораживая проход, а в глубине его глаз пылала ненависть – ненависть и страх, который глубоко вогнали в него сотни лет притеснения.

– Ребенок почти поправился, – отрывисто произнес он.

Доктор улыбнулся, однако его заплывшие глазки не улыбались.

– Иногда, друг мой, яд скорпиона действует довольно причудливым образом. Сначала наступает улучшение, а потом – паф!

Он издал похожий на выстрел звук, чтобы изобразить, как внезапно это происходит, а затем подставил свой черный докторский чемоданчик под луч фонаря, потому что знал: народ Кино любит орудия любого труда и доверяет им.

– Иногда, – текучим голосом продолжал доктор, – у больного отсыхает нога, слепнет глаз или вырастает горб. О, я знаю, что такое яд скорпиона, друг мой, и умею от него лечить.

Кино почувствовал, как ярость и ненависть превращаются в страх. Доктору, быть может, многое ведомо. Кино не имел права ставить собственное бесспорное невежество против возможного докторского знания. Он оказался в ловушке, в которую вечно ловили и будут ловить людей его народа – до тех пор, пока, как выразился Кино, они не смогут быть уверены, что написанное в книгах действительно в них написано. Кино не желал рисковать – только не жизнью или прямой спиной Койотито. Он посторонился, давая доктору и слуге пройти.

Хуана встала и попятилась, прикрывая лицо Койотито краем шали. А когда доктор приблизился и протянул к малышу руку, она только крепче прижала его к себе и посмотрела на Кино, по лицу которого метались отбрасываемые огнем тени. Он кивнул, и лишь тогда Хуана позволила взять малыша.

– Посвети, – приказал доктор.

Слуга поднял фонарь, и в его свете доктор бегло оглядел ранку на плече Койотито. Он ненадолго задумался, затем оттянул сопротивляющемуся ребенку веко и осмотрел глазное яблоко.

– Так я и думал, – кивнул доктор. – Яд проник внутрь и скоро начнет действовать. Видите? Оно посинело.

И встревоженный Кино в самом деле увидел, что глазное яблоко у Койотито слегка синеватое. Он не знал, всегда ли оно было таким или нет. Ловушка захлопнулась – рисковать нельзя.

Заплывшие глазки доктора слегка увлажнились.

– Я дам ему лекарство – попробую остановить яд, – сказал он и отдал Кино ребенка.

Доктор вынул из чемоданчика склянку с белым порошком, насыпал порошка в желатиновую капсулу и закрыл ее, затем вставил первую капсулу во вторую и тоже закрыл. Действовал он очень умело: взял Койотито на руки и принялся щипать за нижнюю губу, пока малыш не открыл рот. Тогда доктор положил капсулу ему на язык – так близко к корню, что Койотито не мог ее выплюнуть, – поднял с пола кувшинчик с пульке и дал ему выпить. Дело было сделано. Доктор снова осмотрел глазное яблоко малыша и поджал губы, как бы в раздумье.

Наконец он вернул ребенка Хуане и обратился к Кино:

– Яд нанесет удар где-то через час. Возможно, лекарство убережет ребенка от беды, но я все равно вернусь. Надеюсь, я успею его спасти.

Доктор тяжело вздохнул и вышел из хижины. Слуга с фонарем последовал за ним.

Хуана прикрыла ребенка шалью и теперь смотрела на него с тревогой и страхом. Кино приблизился, приподнял шаль и пристально поглядел на сына. Он протянул было руку, чтобы оттянуть ему веко, но тут заметил, что все еще сжимает в руке жемчужину. Тогда Кино достал из ящика у стены какое-то тряпье, завернул в него жемчужину, пальцами вырыл в земляном полу ямку, положил туда сверток, присыпал землей и тщательно замаскировал тайник. Затем он подошел к очагу, у которого, не отрывая глаз от ребенка, сидела Хуана.

У себя дома доктор удобно устроился в кресле и положил перед собой часы. Слуги принесли легкий ужин – горячий шоколад, пирожные и фрукты, – и он брезгливо уставился на еду.

В соседских домах обсуждалась тема, вокруг которой предстояло еще долго вертеться всем разговорам. Сегодня ее обкатывали впервые, чтобы проверить, хорошо ли пойдет. Соседи показывали друг другу, как велика жемчужина; слегка поглаживали палец о палец, изображая, как она прекрасна. Теперь они станут внимательно следить, не вскружит ли богатство Кино с Хуаной голову, как это обычно бывает. Все знали, зачем приходил доктор. Он плохо умел притворяться, и ему не удалось никого провести.

Плотный косяк мелких рыбешек рассекал воду речного устья, блестя чешуей и пытаясь уйти от налетевшей стаи крупных рыб. Пока продолжалась бойня, в хижинах было слышно, как тихо плещутся маленькие рыбы и тяжело бьют по воде большие. Сырой воздух поднялся от залива и осел солеными каплями на кусты, кактусы и коренастые деревца. По земле сновали мыши, которых бесшумно преследовали ночные птицы.

Худой черный щенок с огненно-рыжими пятнами над глазами подошел к хижине и заглянул в дверь. Когда Кино поднял на него глаза, он принялся отчаянно вилять задом, но стоило хозяину отвернуться, тут же перестал. Щенок не осмелился войти, зато с живейшим интересом наблюдал, как Кино съел бобы, вытер глиняную миску кукурузной лепешкой и тоже отправил ее в рот, а напоследок выпил пульке.

Кино покончил с ужином и как раз сворачивал самокрутку, когда Хуана окликнула его по имени. Он тут же встал и подошел к жене, потому что заметил в ее глазах испуг. Кино склонился над ней, но в хижине было слишком темно. Тогда он пинком отправил в огонь кучу хвороста. Взметнулось пламя, и в его свете Кино увидел лицо Койотито. Щеки ребенка горели, горло часто сокращалось, а по губе стекала струйка вязкой слюны. Потом желудок малыша свело спазмом, и его вырвало.

Кино встал на колени подле жены.

– Значит, доктор все-таки знает, – сказал он – столько же себе, сколько Хуане. В уме у него роились подозрения: ему вспомнился белый порошок.

Хуана раскачивалась из стороны в сторону и заунывно тянула песню семьи, словно этим могла отвратить опасность, а ребенок у нее на руках корчился в рвотных судорогах. В душу Кино закралась неуверенность; в голове, заглушая собой песню Хуаны, стучала музыка зла.

Доктор допил шоколад и подобрал оставшиеся от пирожных крошки. Затем вытер пальцы салфеткой, взглянул на часы, встал и взял чемоданчик.

Весть о болезни ребенка тут же облетела всю деревню, ведь болезнь – злейший враг бедняков, хуже которого только голод.

– Удача не приходит одна, – вполголоса заметил кое-кто из соседей. – Всегда приводит с собой коварных друзей.