Геннадий Головко - Пап…

– Пап, а сделай лодочку?

Отец делает «лодочку» из ног, я туда с удовольствием заползаю, ложусь и начинаю грести с нескрываемым удовольствием. Лодочка качается, вокруг плещут волны, надо мной проносятся с криком белые чайки… Я счастлив. Мне, наверное, года 4. Не так уж и часто мне удается застать отца врасплох и в блаженно-добродушном настроении, чтобы он согласился со мной поиграть. Нет, он добрый и как-то очень приятно пахнет. Чем-то очень своим, родным, с этим запахом так спокойно и уверенно и уж абсолютно не хочется вылезать из этой сказки. Пригревшись, я потихоньку засыпаю. Отец очень аккуратно, чтобы не разбудить, переносит меня в кровать, бережно укрывает одеялом и прикрывает дверь. Но, не до конца, чтобы, проснувшись, я не испугался темноты и свет понемногу пробивается в мою комнату.

– Пап, а расскажи про себя?

Мне уже семь лет и меня ужасно распирает от любопытства по всякому поводу. А ведь действительно, папа тоже был когда-то маленьким, как я (хотя представить это как-то не просто). Но ведь был же! Интересно, а каким он был? Как я? Ну, то есть такой же характер, мысли, увлечения, футбол, собаки? Интересно, мог бы я с ним дружить?

– Ну что тебе рассказать? Папа расплывается в полуулыбке, ему приятен мой искренний детский интерес. Глаза становятся еще добрее, лицо приобретает хитрый и добродушный вид, его мысли уносятся в далекое прошлое, взгляд мечтательный, он ВСЕ видит. Как это было…

* Ну, родился я в селе Арзгир, это 200 км от Ставрополя. Вся родня теперь осталась там. Кто? Ну, мой брат, он меня постарше, его сыновья, их у него пятеро и дочка, т.е., мои племянники и племянница. Как получилось, что я оказался в Ставрополе? Ну, это целая история. Это надо долго рассказывать. Может, в следующий раз? Нет? Ну, смотри, если надоест слушать, скажи.

– Нет, не надоест, не надоест!

* Так вот, родился я в Арзгире, там свой дом, в моей комнате, где я родился до сих пор в потолке остался вкрученный крюк, на котором висела моя кроватка, а мать ее качала. Раньше так было.

* Ну, потом как у всех, учился в школе, правда, уже в Черкесске. Туда перевели отца работать. А переводили его несколько раз, так что учился я и в Нальчике, и в Черкесске. А в Черкесске отец стал директором винзавода. Да, вино дома не переводилось.

– А разве тебе уже было можно? – с завистью и надеждой спрашиваю я.

* Конечно, нет. Но мать сильно разбавляла сухое вино водой и мы с ребятами после того, как до икоты наиграемся в футбол, пили вот такую смесь. Очень хорошо утоляло жажду. Что? Да нет, мы не хмелели, все выходило с потом. Так что был таким же мальчишкой, как и ты. Ну, понятное дело, хулиганили, дрались, играли в футбол, волейбол. Короче, все как у всех. Так, ну на сегодня хватит, спасть пора, потом доскажу. Спокойной ночи!

– Пап, а как ты вообще попал в Арзгир? Все наши родственники говорят, по-моему, на украинском языке? Я что-то почти ничего не понимаю. (Мне уже где-то 13-14 лет).

* Это совсем давняя история. Все просто. Раньше действительно, и мой отец, и дед жили на Восточной Украине, отсюда и говор украинский. А в тридцатые годы прошлого века был страшный неурожай и голод. Народ не выдержал, стал сниматься с насиженных мест, собрал какие ни есть манатки и в путь! Куда? А куда глаза глядят, к лучшей жизни. Ведь должна же она где-то быть? Вот, запрягли они лошадей и долго– долго ехали, недели, месяцы. Нигде не находили пристанища. И тут на тебе, мать честная! – оазис! Как из-под земли. Везде степь, да пыль с песком, а тут – глазам не верят! Зелень, озера, лиманы, речка, рыба, трава зеленая, сочная, земля как пух. Вот и решили они здесь обосноваться. Так и живут по сей день. А поскольку все были из Украины, то и говор украинский остался. Кто ж их переучивать-то будет? Развели лошадей, скотину, птицу, понастроили дома из глины (саман называется, теплые такие). Вот и зажили хорошо посреди степи в зелени и сытости. Там-то я и родился в 1922 году. Ну, дальше ты уже знаешь. Как что потом? Я ж тебе рассказывал. Ааа! После школы? После школы была война. Точнее, не сразу. Хотел я поступить в мореходное училище. Это была моя мечта. Но где Арзгир, а где море? Даа, далековато. Да и, надо сказать, в 39-м уже началась 2-я мировая. Какое тут уж море? Вот и решил отец отдать меня в артиллерийское военное училище. А поскольку тяга для артиллерийских орудий в то время была конской, то мне повезло и после поступления я, в основном, работал с лошадьми, которых очень любил. Трудно ли было поступать? Да нет, мне очень легко давались точные предметы. Физика, математика, геометрия. Это ты у нас филолог. И философ. ( Уж больно много рассуждаешь). Да вот, кстати, остались у меня блокнотики, где я записывал формулы всякие, законы.

В малюсеньких блокнотах идеальным каллиграфическим почерком были мелко-мелко записаны множество всяческой физико-математической всячины.

– Это что, шпоры?

Отец немного смутился. – Нууу… нет. Это так, чтобы не забывать. На память.

Я, конечно, засомневался, но вида не подал. Однако, и почерк и размеры оценил по достоинству. Да и хранить столько лет! Это действительно, вызывает уважение!

*Так вот, экзамены для меня были делом плевым. Да и не помогал никто в те времена. Попробуй не сдать! Запорет отец. Может, и не до смерти, но сесть сможешь не скоро. Рука у него тяжелая была. Да вон, глянь на фотографию. (Да, серьезный у меня был дед. Взгляд пронизывающий, тяжелый, абсолютно уверенный в себе. Как говорится, вижу цель, не вижу препятствий. С таким совсем не хочется спорить). Вот и думай, сдавать или не сдавать. Так вот, сдал я экзамены, стал учиться. Мне нравилось. Что нравилось? Да и учиться, и то, что ребят много. Весело. Опять же, начал уже более серьезно играть в футбол и волейбол. Играл сначала за роту, потом уже и в сборную училища входил. И все бы хорошо, если бы не война. Фашист, собака, подбирался все ближе и ближе и нас перевели на ускоренные курсы учебы. А тут еще и «Катюша» появилась. Совершенно секретное оружие. И мы его как говорится, ускоренно осваивали. До самого 41-го года. Видишь мою фотографию? Да, молодой совсем, 19 лет. Это нас привезли на один день в Москву для соблюдения формальностей после окончания училища, вот мы и отпросились сфотографироваться в «Метрополе», т.к. в город нас не пускали. Боялись, чтобы не проболтались про «Катюшу». Это самая первая моя фотография в форме. Что потом? Потом – спать! Позже доскажу. Когда? Когда время будет.

– Пап, ну ты же обещал! Ну, когда потом? Потом мне будет некогда. Давай, давай, не отлынивай, а то мы тебя всем семейством заставим мемуары писать. Ну вот, другое дело. Так что было потом? Ты остановился на том, что война началась.

* Ну, так вот. Война началась. Война… Да. Так вот, перебросили нас на 1-й Белорусский фронт. И начали мы воевать. Ну что рассказывать? Всяко было. И страшно, и весело, и вообще не в моготу. Не знаю я, что тебе рассказывать. Ну не тактико-технические характеристики же «Катюши»? Что, хочешь, чтоб я рассказал?