Владимир Бабкин - Император мира

Мы будем прикладывать усилия для того, чтобы убедить генерала Петена сформировать делегацию его правительства для переговоров в Бресте с «правительством» так называемого «Национального Собрания Франции». Однако, хотел бы указать на то, что присутствие в руанской делегации лиц, неприемлемых для России, значительно осложнит ход и без того непростых переговоров, а скорее просто приведет к их фактическому срыву на потеху нашим общим врагам.

Отдельно, еще раз, хотел бы повторить, что без участия Италии будет весьма и весьма затруднительно восстановить порядок во Франции. Особенно с учетом необходимости временно вывести британские войска с континента.

Пользуясь случаем, позволь выразить соболезнование тебе и всему британскому народу в связи с многочисленными жертвами, к которым привели беспорядки в Дублине и Ирландии в целом. Уверен, что королевские войска и полиция восстановят порядок в самое кратчайшее время.

Прими и проч.

Твой кузен, Майкл.

Марфино. 23 мая (5 июня) 1917 года.

МОСКВА. КРЕМЛЬ. ДОМ ИМПЕРИИ. 23 мая (5 июня) 1917 года.

— Итак, господа, «Декрет о мире».

— Точнее, прошу простить, Государь, это называется у них «Революционный Манифест о всеобщем мире».

— Не суть важно, Сергей Николаевич. Суть, как раз, от этого не изменится.

Привыкшие к моим странностям сановники и генералы даже ухом не повели. Впрочем, надеюсь, они даже не поняли двусмысленности моих речей. Хотя, кто знает, кто знает…

И кто знает, не зададут ли мне когда-нибудь вопрос? Или вопросы? Хотя, скорее всего, все будет колебаться на грани того, насколько мое «сумасшествие» мешает им и государству (в их лице) развиваться и строить ту самую Империю, которую… Хотя, о чем я? Уверен, что все и так в полном офигении от моих всяких там «Освобождений» и «Служений». Другое дело, что вокруг меня собрались (не без моего участия) те, кто понимает, что без меня и моих «тараканов» будет еще хуже и Империя просто рухнет. Но это совершенно не означает, что, когда ситуация стабилизируется, меня не захотят поменять на кого-то куда более прогнозируемого. Причем, свои же, так сказать, ближайшие же, и захотят поменять. И об этом я должен помнить всегда и готовить меры уже сейчас. Что там историки говорили про 37-й год?

— Да, Государь, вы совершенно правы.

Я поднял взгляд на Министра иностранных дел, пару мгновений недоумевая относительно того, являлась ли эта фраза ответом на мой мысленный вопрос и не произнес ли я случайно этот вопрос вслух, однако, вспомнив суть обсуждения, расслабился и кивнул.

— Вот именно, Сергей Николаевич. Суть неизменна.

Я не знал, плакать мне или смеяться? Известная мне история мало того, что изменилась, она так и норовила повторяться, принимая порой причудливые и гротескные формы. Кто мог предвидеть, что товарищи в Париже собезьянничают из параллельной реальности (или ещё откуда, не суть) и выпустят свой «Революционный Манифест о всеобщем мире», да еще и примут «Декрет Второй Коммуны о революционной армии»?

— Итак, Париж объявил всеобщий мир и призвал все армии мира прекратить империалистическую войну и обратить свои штыки против тех, кто наживается на войне, взяв власть свои революционные руки.

— Точно так, Государь. Если коротко, то суть в этом.

Министр иностранных дел степенно кивнул. А Военный министр позволил себе резюмировать и второй «Декрет»:

— А войскам предложено проявить революционную сознательность, самоорганизоваться, выбрать из своего числа командиров и поддержать народную власть в Париже.

— М-да…

Вот так номер с ушами. «Приказ № 1» во всей красе.

— И какова реакция на сие?

— Трудно пока судить, Государь, — Свербеев традиционно осторожничал, — пока слишком мало информации, да и времени прошло всего ничего. Вряд ли данное заявление вызовет восторг в мировых столицах, в том числе и в Берлине. Сейчас в мире ситуация слишком шатка и непредсказуема, чтобы просто отмахнуться от такого заявления, каким бы пустым на первый взгляд оно ни было. В США, как можно предположить, усилятся изоляционистские настроения и президенту Вильсону будет еще сложнее аргументировать вступление Америки в европейскую войну. Великобритания, вероятно, будет сильно озабочена возможным хаосом на и так дезорганизованном Западном фронте. Австро-Венгрия все активнее ищет возможность и благовидный предлог выйти из войны с минимальными потерями. Германия же оказывается в еще более сложной ситуации многообразия выбора при безвыходной ситуации, поскольку все более соблазнительно двинуть вперед войска и выбить Францию из войны, добившись перелома в войне и дав понять официальной Вене, что победитель в войне уже известен, и чтобы те не выбрали сторону проигравших. Но, в то же самое время, Вильсон официально объявил о том, что США вступят в войну, в случае удара немцев против Франции.

Я возразил:

— Да, но что считать Францией в данном случае? Америка признает правительство Бриана, как и Британия, как и все остальные. А Париж никто из них не признает, как, впрочем, и мы.

Вступил Палицын:

— Это так, Государь. Но, фактически, Франций, если так можно выразиться, сейчас минимум четыре, не считая мелких образований и прочих провинциальных банд. Первая Франция — признанные всеми, кроме нас, парламент и правительство Бриана в Руане. Вторая — признанный нами Верховный Военный Комитет в Орлеане. Третья — собственно сам Париж со своей Коммуной и союзные ему Бургундия и провинции Окситании. И, наконец, четвертая — те войска, которые все еще остаются в окопах на линии фронта. Да, они объявили большей частью нейтралитет. Да, их с каждым днем становится все меньше из-за массового дезертирства. Да, их боевой дух низок и дисциплина становится все хуже. Но часть из них все еще сидит в окопах несмотря ни на что. Разумеется, серьезного удара немцев они не выдержат и фронт будет прорван почти наверняка, но вот сам удар по этим частям со стороны германцев может быть истолкован Вильсоном и стоящими за ним финансово-промышленными тузами Америки, как прекрасный предлог обвинить Германию и вступить в войну.

— Ваш прогноз относительно сохранения боеспособности этой вашей Четвертой Франции в контексте новых инициатив Парижа?

— Вот на этот вопрос я не смогу ответить, Государь. Тут можно лишь гадать на кофейной гуще или обратиться к цыганке.

Киваю.

— Хорошо, Федор Федорович, я понял вас. Так что же подвигло доблестных коммунаров из Парижа устроить всему миру сюрприз? Честно говоря, я ожидал от них объявления своих «Ста дней для мира», но эти камрады удивили даже меня. Что скажете, Сергей Николаевич?

Свербеев сделал неопределенный жест.