Елена Горелик - Пасынки

А ещё в Петербурге процветали маленькие австерии, служившие не только харчевнями, но и постоялыми дворами. В одной из них, на берегу Мойки, князь Таннарил обычно и останавливался, когда приезжал в Петербург. Содержатель, пожилой немец, если и не обрадовался постояльцу-альву, то не подавал виду. Взял деньги, отвёл лучшую комнату, и вполне сносно кормил. Карету, само собой, в сарай, лошадей — на конюшню. Лишний пятак конюху, чтобы хорошо ухаживал за коняшками, гривенник служанке, чтобы одежда и комната всегда были чистыми — и репутация добропорядочного постояльца в кармане. Альв не пил, драк не затевал, девок не водил, знакомства имел полезнейшие. Золото, а не постоялец. Опять же, если поначалу хозяин и имел нечто против него, то после смирился, а в последнее время даже советы дельные стал нелюдю давать. Где лучше платье починить или заказать, где сапоги… Князя не стесняли маленькие комнаты с видом на холодную речку, обрамлённую плохо мощёными панелями. В походах приходилось жить и в солдатской палатке, и даже под открытым небом. Его не смущал и постоянный шум на первом этаже, проистекавший от трапезничающих посетителей. Здесь, вдали от семейства, ему было хорошо.

Не терзали душу капризы жены, донашивавшей третьего ребёнка, не изнуряли длинные нотации матери, прервавшей общение с Раннэиль и отыгрывавшейся на почтительном сыне, не вынуждал гневаться старшенький, лодырь, не знавший, к чему себя приложить, и сидевший на родительской шее, не приходилось волноваться за младшего, чтобы не попал под дурное влияние своих друзей. Можно было спокойно заняться окончанием необходимого доклада, не отвлекаясь на домашние дела и дворню. Ему было сложнее, чем прочим, ведь приходилось составлять словесные формулы сперва в уме на альвийском языке, а затем излагать на бумаге по-русски. Его народ всегда серьёзно относился к словесному узору, считая сие важной частью общения. Подслушанная в Германии шуточка насчёт студентов-медикусов, по ошибке вызвавших дьявола, была для альва вовсе не шуткой. Слова можно было сплести так, что они отвратят от дела, к коему формально призывают. Или напротив, привлекут к ругаемому. Или, как в случае составляемого доклада, заинтересуют, нарисуют вполне реальную, но заманчивую картину будущего. Оставалось написать несколько заключительных фраз, долженствующих закрепить эффект, и князь принялся за дело со всем свойственным ему старанием.

Час спустя он уже ехал в начисто отмытой карете к Зимнему дворцу, держа под плащом папку, обтянутую алым бархатом и украшенную золотым вензелем. Тоже мелочь, которую стоило учитывать.

Что бросилось в глаза прежде всего? Усиленные караулы около дворца и внутри него. Князь внутренне подобрался, ожидая худшего, но дело всего-навсего оказалось в том, что сегодня на приёме были канцлер, двое членов Верховного тайного совета — Меншиков и Ягужинский — и петербургский градоначальник, князь Долгоруков, о чём изволил сообщить кабинет-секретарь. Речь шла о близящемся бракосочетании старшей царевны, об устроении этого события наилучшим способом. Совещание явно затянулось. Альвийские князья, встретившиеся в приёмной за четверть часа до назначенного для аудиенции времени, знали, что в России никогда ничего не делается вовремя, но час ожидания — это слишком.

— Должно быть, решается самый важный вопрос — откуда взять деньги, — с непередаваемой иронией проговорил князь Маэдлин. — Для того и позвали Меншикова. Этот не только достанет, но и половину присвоит.

— Я ещё понимаю, когда воруют с дохода, — не менее язвительно заметил князь Таннарил, переминаясь с ноги на ногу. — Но воровать с убытков — а ведь траты на такие увеселения суть чистый расход, пользы от них никакой — это… я не знаю, кем нужно быть.

— Ты так хорошо изучил денежную систему людей? — осведомился Маэдлин.

— Потратил несколько месяцев, и не считаю это время напрасно потерянным. Учти, князь Дмитрий, нам здесь жить всю оставшуюся жизнь. Нашим потомкам — тоже. Чем скорее мы изучим законы, по которым живёт эта страна, тем лучше.

— Ты так произнёс «эта страна», словно в новом мире нам больше нигде не будут рады.

— А в этом, прости, никто, кроме нас самих, не виноват.

— Согласен.

Князь Маэдлин, тоже надевший камзол с вышитыми альвийскими узорами, с неясной пока тоской посмотрел в сторону запертой двери, по бокам которой стояли на карауле два гвардейца. Он явно что-то скрывал, какую-то терзающую боль.

— Прости, князь Дмитрий… Всё ли у тебя благополучно? — тихо поинтересовался Таннарил.

— Отчего ты спрашиваешь, князь Михаэль?

— Тебя что-то гнетёт. Что-то такое, в чём ты самому себе не хотел бы признаваться.

— Таннарилы всегда были проницательны, — невесело скривился Маэдлин. — Я получил из Москвы письмо от сына. Он был вынужден запереть мою мать.

— Что с ней?

— Боюсь, случилось худшее… Ты знаешь, она вдовствует ещё со Второй эпохи. Но сейчас, когда обрушилась внезапная старость, её разум не выдержал. Она… — Маэдлин сделал паузу, словно собираясь с духом. — Она подсыпала яд моим внучкам, а когда была уличена, стала кричать, что подлые девчонки не имеют права быть молодыми и прекрасными, когда она сама сделалась дряхлой уродиной… Не устаю благодарить бога людей за то, что девочки не пострадали, но как мне быть? По нашему закону я имею право на месть, но ни один альв не поднимет руку на мать.

Князь Таннарил ужаснулся. Отметим особо: ужаснулся искренне. Сошедший с ума альв — явление редкое и страшное, потому что альвийские безумие всегда ходит под ручку с ледяной рассудочностью, безграничным терпением и точным расчётом. Потому его тяжело выявить на ранней стадии: больной ведёт себя совершенно нормально. А когда безумие, наконец, проявляется, сделать уже ничего нельзя, недуг зашёл слишком далеко и стал необратим. С не меньшим ужасом он подумал о собственной матери: а вдруг и она?.. Но нет. Если бы это было так, она не стала бы демонстративно разрывать отношения с дочерью, пошедшей против её воли. Просто выждала бы удобный момент… Нет, такие мысли нужно гнать подальше, они привлекают несчастье.

— Я слышал, в подобных случаях люди поступают так же — запирают безумных родственников, — тихо и сочувственно сказал он.

— Значит, и людские целители не знают способа лечения. Увы.

— Я поинтересуюсь у Блюментроста. Может быть, ему что-то известно из книг по медицине.

— Благодарю, князь Михаэль.

Громко стукнула открываемая дверь, и кабинет-секретарь Макаров выпустил Головкина с Долгоруковым. Эти двое держались подчёркнуто важно, и с альвами раскланялись, как подобало персонам такого высокого ранга. То есть уважительно, но с налётом превосходства. Князья же, приглашённые секретарём, предпочли сделать вид, будто ничего особенного не произошло.