Константин Хохряков - Любой ценой

— Группа, стой. Рассредоточиться, занять круговую оборону. Хохол, командуй. Лихо, Липа, Горец, Бугай — за мной.

Сейчас глянем, кого это нелегкая в наши края занесла. Одно могу точно сказать — явно не партизан. Те на машинах пока что не катаются… Недалеко уже жилье. Что это?! Дикий лай, а следом за ним очередь и визг собаки. Улавливаю обрывки команд на немецком и невнятные голоса. Подаю своим знак: рассредоточиться. С небольшим охватом приближаемся к хутору… Вот и он.

Деревянный дом, имеется сарай, вроде даже с сеновалом. Двор довольно большой, обнесен невысоким плетнем. Все верно! От кого в довоенное время отгораживаться-то было? Собачья будка, рядом валяется убитый цепной пес. Вот уж кто точно ни за что пострадал — за добросовестную службу.

У ворот стоит грузовик «Opel Blitz», возле которого покуривают два солдата. Около дома таких же человек пятнадцать тусуются.

А это еще что?! Двое немцев выволокли из дома старика, ну, может не совсем старика, просто так выглядит, тащат его к машине, попутно успевают избивать. Вон, вся голова уже в крови, непонятно только, откуда она идет. Следом из двери выбежала женщина лет пятидесяти, пытается помочь, вцепилась во фрица. Тот, практически не оборачиваясь, сноровисто и даже привычно с короткого замаха бьет ее затыльником приклада в голову. Тетка рухнула, как подкошенная… Зондеркоманда! Ну, гады! Хоть и нельзя нам этого сейчас делать, но вы сами напросились. Кто просил тетку-то убивать?

— Липа, твои — которые старика волокут. Всем: ни один уйти не должен. Огонь.

Виктор своих подопечных качественно приложил, не шевелятся даже. Да и наши четыре ствола: два автомата и два пулемета — без дела не стояли. От души поработали. Тех, которые во дворе были, причесали, осталось дом проверить.

— Горец! Давай пулей за остальными! Лихо, Бугай — на прикрытие! Липа, за мной!

— Есть!

Подбегаем к спасенному. Да-а! Хорошо его фрицы отделали… Вот и основная группа подошла.

— Хмурый! Осмотреть дом. Аккуратнее там. Док! Глянь женщину, может, еще жива, потом займись стариком. Боксер! Обыскать машину!

— Есть!

Что мы имеем? Живых гансов нет. Жаль! Их лейтенант многое мог бы прояснить… Внезапно из дома раздаются выстрелы, затем — звон разбитого стекла и треск дерева. Что-то или кто-то с шумом вылетает из окна и смачно шлепается о землю. Тут же раздаются звук прыжка и громкий мат:

— Лежать б… такая! Пристрелю!

— Что там у вас?!

— Да, вон! Эта скотина Чибиса ранила! Лежать, с-сука! Руки за голову!

— Док!

— Я!

— Что у тебя?

— Женщине не повезло. Старик жить будет.

— Посмотри еще и Чибиса.

— Есть!

— Командир!

— Говори, Боксер!

— Здесь в кузове рация, невредимая.

— Давай сюда. Паук, разберись с аппаратом!

— Есть!

Из дома выводят Петренко, поддерживая его под руки. Хорошего мало, ранение в ногу. Марков подходит ко мне.

— Как же так, Хмурый? Что там произошло?

— Да этот гад за шкафом прятался. Чибис его не сразу заметил, а тот давай отстреливаться, недолго, к счастью. Тут его наши и приголубили.

— Вы там расслабуху словили, что ли?! Я же предупреждал — аккуратнее.

— Виноват, командир!

— Ладно, что с вами делать? Крайних потом искать будем… Охранение выставь!

— Есть!

Подхожу к избитому, сажусь рядом с ним на скамью подле дома. Раны на голове Пименов уже обмыл, кое-как остановил кровь из разбитой брови. По уму, зашить бы нужно. Да в полевых условиях, где и как это сделать? Хватит давящей повязки с тампоном. Авось, зарастет. Главное — ручьем не льется. Немолодой уже седой мужчина, коренастый, невысокий. На лице небольшая, судя по всему, привычная уже щетина, как это бывает у стариков.

— С днем рождения тебя, отец! Не поспели бы вовремя — поминай, как звали.

— Спасибо, сынки! Вы кто? Не встречал еще никого в такой одежке.

— Свои мы. Разве не видно?

— Да, так-то, так. Вижу, что русские, только они разные бывают. Эта гнида тоже русским считается, — показывает на человека в гражданской одежде, обнаруженного в доме, — а на деле? — Взмахивает рукой. — Иуда!.. Матрену ни за что извели, ироды! — По лицу деда так и катятся слезы, сдержать, видимо, сил нет.

— Прости, отец. Не успели немного. Не рассчитывали на такую встречу. А мимо пройти совесть не позволила, хотя и не имели мы права себя обнаруживать. Что тут произошло-то? Из-за чего весь сыр-бор?

— Да, вот этот мерзавец немцев привел сюда. Сказал им, что мы с Матреной с партизанами связаны. Вот, чем мы ему насолили, ума не приложу. Староста он местный, из деревни неподалеку.

— А Матрена, кто она вам?

— Жена законная. Все же вы кто, хлопцы?

— Разведчики мы, отец. Наши, советские. Мимо шли, да стрельбу услыхали, вот и свернули посмотреть, что тут творится. Сам знаешь — фронт уже недалеко. А что ты в такой глуши-то живешь?

— Так я лесником еще с довоенного времени служу. Кого мне бояться, кроме этих? — кивает на связанного предателя. — Что, гаденыш, смотришь на меня так? Убил бы на месте!

— За чем же дело стало, отец? Держи!

Протягиваю ему пистолет, а сам настороже́, караулю каждое движение старика. Кто знает, какие тараканы у него в голове? А может, это вообще подстава?! Хотя и маловероятно, но все же… Дед берет пистолет, направляет на старосту. На лице отчетливо отражается внутренняя борьба… В конечном итоге, опускает оружие, смотрит на меня несколько виновато:

— Извини, не могу в человека, хотя в этого иуду и следовало бы, но не перешагнуть мне через себя. Бог его накажет.

Возвращает мне люгер. Если бы старик выстрелил в старосту, у меня бы еще могли остаться в нем сомнения. Если б он был подставкой абвера, без колебаний бы в предателя выстрелил. А так — ну не смог, не каждому дано это не в экстремальной ситуации. Хотя, проверять деда все же придется.

— Что дальше делать будешь, отец? Куда пойдешь? Здесь тебе оставаться нельзя. Сюда фрицы снова пожалуют. Если есть куда, мы тебя проводим.

— Я бы с вами пошел, Матрену только похоронить надо по-человечески.

— Не можем мы тебя взять с собой, да и не поспеешь за нами. Возраст и здоровье уже не те, чтобы по лесам лосем бегать.

— Да по лесу-то я, пожалуй, получше многих хожу. Служба у меня такая была. И вам когда что подсказать и рассказать могу. Здесь каждую тропинку знаю, все своими ногами исхожено.

Ну, что с ним прикажете делать? Оставить одного? Так немцы рано или поздно прищучат. Восемнадцать солдат, офицера и предателя-старосту деду не простят. Ладно, пусть пока с приданными останется. Они у меня больше в стороне отсиживаются. Может и от старика польза будет.

— Вот что еще, отец. Нам бы как-то убитых спрятать получше, да и машину тоже. Ты же сам говоришь, что каждую тропинку в округе знаешь, так и посоветуй.