Дмитрий Родин - Князь Барбашев

Но попав в прошлое и столкнувшись с тем, что даже родной язык пришлось учить заново, он крепко призадумался об учителе немецкого языка. Причём не просто немецкого, а нижнегерманского его диалекта, который был более близок к нидерландскому языку, чем диалектам центральной и южной Германии. Просто в результате возвышения Ганзейских городов и их неустанного общения между собой говор северной Германии широко использовался на огромном пространстве, от Лондона до Новгорода. Он был языком внешнеторгового делопроизводства и полноправно считался международным языком. И у него была реальная возможность стать даже общенациональным, но, увы, начавшийся упадок союза и Реформация помешали ему в этом. Хоть Лютер и был родом из области Эйслебен-Магдебург, где говорили на нижненемецком, но долгие годы, проведённые им в университетах Марбурга, Эрфурта, а затем и в Виттенбергском университете, приучили его общаться на верхненемецком. И когда он стал переводить Библию, то хотел, чтобы она была понятна всем немцам. Потому-то верхнегерманский и стал, в конце концов, основой хохдойче, но пока что до этого было ещё очень далеко.

Немец-же, хоть и родился где-то в центральных землях, нижненегерманским языком владел неплохо, так как много времени провёл в ганзейских городах. Потому-то и вцепился в него Андрей как в нежданную удачу. Ну а как вы хотите строить планы про балтийскую торговлю без знания общепризнанного языка? Или вечно с переводчиком ходить прикажете?

В общем, немцу просто и ненавязчиво описали его возможное и незавидное будущее, а потом, когда он окончательно проникся, предложили поработать учителем, в основном за еду, конечно, зато с последующим отпуском на свободу. Генрих оказался человеком сообразительным и предпочёл стать учителем, чем, правда, очень огорчил Олексу, так как Андрей, в лучших традициях Пети Первого, велел своему послужильцу становиться языковым полиглотом.

Нет, что ни говори, а война в понятиях Андрея, уже окупила себя. Правда, до возвращения домой было ещё очень далеко....

Совершив марш от себежских земель на юг и разграбив всё, что можно было разграбить и здорово прибарахлившись при этом, новгородская рать двинулась, наконец, на соединение с основными силами русского войска, идущими сейчас под Смоленск.

Близость осаждённого города они ощутили задолго до того, как показался он сам. Ощутили самым наитривиальнейшим образом: вместо богатых местечек и деревень всё чаще стали попадаться их сожжённые останки, сообщая всем, что здесь уже повеселилась конница великого князя московского. Хотя кое-что ещё оставалось нетронутым и новгородской рати было где разгуляться. А потом показался сам Смоленск, раскинувшийся на днепровских кручах и обложенный русскими полками. Громко, хотя и не часто ухали пушки, ведущие обстрел деревянных стен, горели многочисленные костры, сновали туда-сюда люди, кое-где, хищно кружась друг напротив друга, сходились меж собой ратники позвенеть сабельками под зычные крики окружающих. В общем, творился обычный бедлам, который сопровождает любое довольно крупное скопление войск.

Встретившие новгородскую рать дьяки, указали новоприбывшим место, где им надлежало встать. Это был широкий луг, покрытый ныне плотно утоптанным снегом, возле которого уже стояло сотни полторы, а может и больше (Андрей считать даже не стал) больших разноцветных шатров. Теперь к ним прибавятся и палатки новгородцев. Андрей, памятуя, что никаких партизанских действий не предвидеться, поставил свой шатёр ближе к концу лагеря, где снег был более чистым. Рядом разместились и Годим с Олексой.

На следующий вечер, оседлав верного Хазара, Андрей выехал туда, где стояли шатры великокняжеского полка. Там, среди лучших воинов московской земли где-то находился и брат Иван, в гости к которому он и собирался. На его удачу, поиски долгими не были, его разглядел один из братьевых боевых холопов и препроводил к княжеской палатке.

Иван приезду молодшего брата обрадовался, сгрёб того в охапку и потащил внутрь, к накрытому столу, за которым уже сидели незнакомые Андрею гости. Их оказалось ровно двое, разного возраста, но лицом похожим друг на друга, что выдавало в них родственников. Первый, одетый в синий с жёлтыми шнурами зипун и свободные шаровары из тонкой шерсти, был представлен как Александр, князь Шуморовский, уже успевший заполучить себе второе прозванье Мамот, второй, бывший явно моложе Александра, одетый в зипун белого цвета с вышитыми на нём разноцветными узорами, звался Борисом и был Александру родным братом. Князья Шуморовские, как и Иван, служили в великокняжеском полку простыми воинами, а ныне собрались без всякого повода, просто на дружескую посиделку.

- Андрюха у нас вельми учёный муж, - похвалялся перед гостями Иван, разливая рубиновую жидкость по бокалам. - Греками вот увлекается.

- Ну да, - поддержал брата Андрей, - как в том анекдоте.

- В чём? - удивился старший Шуморовский.

- Ну, притча такая, весёлая. Короче, пришёл посадский муж домой, и закралось у него подозрение, что у жинки его хахаль в доме побывал. Он туда-сюда, вроде нет никого, выскакивает на гульбище, а по соседнему двору мужик почти голый бежит. Ну, посадский-то силушкой не обижен был, хватает сундук, что возле стеночки стоял и в того мужика и кидает. Попал, конечно, кости там переломал и тот, значить, за увечье тянет посадского в суд. Ну, посадский судье и объясняет, мол, пришёл, все дела, соседа не признал, думал полюбовник убегает, ну и кинул со злости-то. Судья к пострадавшему, а тот и бает: я мол, греками увлекаюсь, а они свою гимнастику для закаливания духа и тела в чём мать родила творили. Вот я по двору в одном исподнем и бегал, а в меня сундуком кидаются. Тогда судья к видоку обращается. Ну, видок и говорит: "А я-то чего. Сижу я значить в сундуке"....

Недолгая тишина вдруг разом взорвалась гоготом трёх лужёных глоток. Особенно закатывался Борис, аж до слёз. Андрей даже и не думал, что бородатый анекдот из будущего, слегка подправленный под местные реалии, вызовет такой всплеск эмоций.

- Ну, Андрюха, уморил, - братец Иванушка чуть ли не под стол скатился, хорошо хоть вино не разлил. - Куда там скоморохам. Ты то, надеюсь, по двору в исподнем не скачешь? А то вдруг сосед какой не так поймёт.

Его слова были встречены новой порцией хохота.

Когда все более-менее успокоились, Иван, наконец, предложил испить налитого вина. Как положено, первую выпили за государя, дай бог ему долгих лет, вторую за знакомство, ну а третью за встречу. А дальше уж полилась обычная застольная беседа под солёные огурчики и мочёные яблоки с квашенной капусткой. С вываливанием кучи сведений и засыпанием такой же кучей вопросов.