Александр Мычко - Безлюдье. Дилогия

Его друг Вася Некрасов увлекался с детства астрономией и знал расположение десятков созвездий. Он имел редкий дар предугадывать северные сияния, или Сполохи, так называли их на севере. Вася смотрел заранее прогноз погоды, что-то там вычислял по звездным картам, а потом сообщал своим друзьям по телефону ключевую фразу. И они, не медля, выбирались за город, чтобы увидеть настоящее, а не придуманное сказочное волшебство. Можно было часами наблюдать эти солнечные вихри, разворачивающие свой замысловатый танец на огромном звездном полотне. Призрачно зеленоватые, иногда с голубым оттенком, иногда с пурпурным, волны сияния крутились по всему небосводу, то вспыхивали ярким пламенем, то волной шли по небу, а затем медленно угасали. Это был настоящий природный художественный перфоманс, так выразились бы сейчас по-модному.

А Вася… Рядовой Василий Некрасов геройски погиб при выполнении своего интернационального долга в республике Афганистан. Как умелого скалолаза его с радостью записали в горные стрелки и отправили служить на горячий юг. В те времена мужчины еще не прятались под женские юбки от опасностей жизни и гордились званием настоящего мужика. Их группа спецназа на боевом выходе попала в засаду, и Василий остался прикрывать отход своих товарищей. Он уже был старослужащим, имел удачный опыт отрыва от противника, одному это было сделать проще. Василий закрепил заранее фал на крутом склоне, прыгнуть вниз для опытного скалолаза было делом нескольких секунд, а затем оставалось только нырнуть в боковое ущелье и уйти.

Но судьба оказалась к нему безжалостна, осколком гранаты веревка оказалась перебита на середине пути. Его обезображенное моджахедами тело тревожная группа нашла только на следующий день. Хоронили Васю прямо в цинке. Михаил узнал о его смерти только, когда вернулся на дембель домой. В Афгане же погиб еще один знакомый парень с соседней кафедры института. Потом, в перестроечное время, какие-то негодяи стали называть это бессмысленной чужой войной. Хотя и тогда находились умные люди, которые говорили, что лучше, когда война идет где-то там, далеко, на чужой территории. В противном случае она придет сюда, в наш дом, а ведь так, в конце концов, и получилось. Но еще со времен античности и Перикла, кто слушал умных? Жизнь паровым катком промчалась по его поколению, рожденному в эпоху расцвета русской цивилизации. Потом было и безумство перестройки, крах Союза, которому они давали армейскую присягу. Затем лихо пронеслись дикие девяностые, прихватизация, открытый грабеж со стороны государства, и кровавая бойня в Чечне.

Михаил на встрече выпускников зимой девяносто пятого с ужасом узнал, что в первые два месяца войны уже трое пацанов из их школы погибли на этой необъявленной войне. Хотя за те же десять лет афганской компании погибло всего двое. Знакомые омоновцы и армейские возвращались из командировок в гордую Ичкерию, и потом рассказывали поистине ужасающие вещи о царящем в войсках бардаке и постоянном предательстве верхов. Многие состояния нуворишей в России были оплачены кровью русских солдат. Хотя кто нынче об этом помнит, только если мамы погибших пацанов.

Это было страшное время полной неуверенности в завтрашнем дне, повсеместной задержки зарплат, голодных ртов детей, всесилия бандитской кодлы. Но и этот хаос они пережили, рожали детей, искали на стороне хоть какой-нибудь приработок, меняли профессии, уезжали. Кто-то пробовал себя в бизнесе, а кто-то плюнул на все и пил горькую. Постепенно подошел возраст, когда здоровые крепкие мужики начинали умирать один за другим. Нервы, убитое плохим алкоголем здоровье, отсутствие квалифицированной медицинской помощи, дамоклов меч ответственности за семью, постоянно висящий над душой. Все это выкашивало наши ряды не хуже иной войны. Страна как последняя шлюха торговала собой направо и налево. Ему стало противно называть себя русским, и даже стыдиться этого, и он вспомнил в один момент свои сербские корни. Через знакомые патриотические организации завербовался в Боснию, пригодилась там его воинская специальность пулеметчика и опыт, полученный в спецназе внутренних войск.

Небольшой отряд русских добровольцев стоял на границе сербского и хорватского анклавов. Активная фаза войны уже прошла, так, маленькие набеги, перестрелки, и все та же непрекращающаяся этническая резня. Сербы оказались далеко не такими невинными агнцами, как любили подавать у нас в патриотической прессе. Патриотизма большинства сербов хватало только на темпераментные митинги, проходящие в далеком Белграде. А были и такие, кто спокойно продавал оружие тем же усташам, или делал свой гешефт на беженцах и гуманитарке. Руководство Республики Српской, зачастую, оказывалось таким же некомпетентным и трусливым, как и российское.

И после того памятного ночного боя с хорватским отрядом, он все-таки решился уехать. Ведь спецназ усташей вышел прямо на их блок-пост только потому, что дежурившие на горном блокпосту ополченцы ушли оттуда самовольно. Им, видите ли, захотелось поспать дома. Сербы сами не хотели защищать себя, что, в конце концов, плохо для них и кончилось. Имея все преимущества изначально, военную компанию они просто-напросто слили. И не только в Боснии, но и позже в Косово.

На Белградском вокзале Михаил тогда здорово напился, начал дебоширить и набил даже какому-то холеному европейцу морду. При допросе в местном околотке полиции русскому добровольцу объявили, что напил он на серьезную статью. С русским посольством Михаил разговаривать отказался категорически. Полицейские смотрели на странного русского сочувственно, но бумаги заполняли. Через пару часов в кабинет зашел сухопарый чернявый мужчина, судя по вскочившим и вытянувшимся во фрунт полицаям, какой-то местный начальник.

Он внимательно посмотрел на избитые, и скукоженные жизнью в полевых условиях, руки Михаила, потом взял в руки удостоверение сотрудника гуманитарной миссии, им такие выдавали для легитимности нахождения в Боснии. Затем еще раз взглянул в лицо Михаила. Давно Бойко не приходилось видеть такие странные, как будто припорошенные смертью, глаза. Казалось, что через них смотрит нечто, уже стоящее за гранью жизни. И только где-то там, в самой глубине зрачков, нервно пульсировал маленький огонек бытия. Вечером этого же дня чернявый полицейский привез Михаила на отходящий Софийский экспресс. Они стояли у вагона и молча смотрели друг на друга.

— Я знаю, кто ты, и что сделал недавно. У меня есть связи. Ты хороший солдат — чуть с акцентом проговорил высокий серб — Я воевал в Сараево с русами. На Земле мало воинов, таких же суровых и свирепых, как вы. Но у вас есть один серьезный недостаток, а может и достоинство — пожал плечами он — Вы не умеете проигрывать, совершенно. Вы не умеете отступать, а иногда нужно просто смириться. Я потерял на этой бойне свою семью, и месть не помогла моей душе. Так что возвращайся домой, брат, и живи в мире.