Василий Криптонов - Вопрос веры

— Любишь пинбол? — спросил я Веронику. — Честное слово, только ради этой игры я устанавливал Windows XP!

Пистолет скользил по потолку, а я направлял его движениями штурвала. Подогнать к нужному месту труда не составляло, благо весь потолок в салоне представлял собой светящийся матовый плафон, на котором я прекрасно видел свой снаряд. А вот перебросить его через бортик — задача посерьезнее. Нужно встряхнуть поле, и я качнул штурвал относительно горизонтальной оси. На мгновение обзор мне закрыло матерящееся тело Вероники, которое не придумало ничего лучше, как взлететь (или, вернее, остаться на месте, когда нос самолета пошел вниз), и пришлось действовать вслепую. Я дернул штурвал вправо, Вероника влипла в стену, и я успел заметить черное пятнышко, четко угодившее в багажный отсек.

— Бинго! — крикнул Джеронимо, который, оказывается, следил за игрой. — А закрыть сумеешь?

— Ну что за вопрос?

Подняв/опустив голову, я встретился взглядом с Вероникой. Боль, усталость и отчаяние практически вытеснили из нее злость, это я понял сразу. Но понял также и то, что она не сдастся. Однако амазонка заслужила поблажку. Закроем глаза на то, что она снимает с плеча автомат…

Левой рукой я схватил ее за предплечье, а правой, игнорируя боль, врубил «реверс». Самолет рвануло. Вероника выпустила автомат — он ударился о стекло и улетел куда-то. Я запоздало сообразил, что мои кости могут не выдержать нагрузки, но передумывать было поздно — Вероника вцепилась в меня мертвой хваткой. Благо, в этот момент по всему салону захлопали крышки багажников, и я вернул двигатели в нормальный режим.

Не успел перевести дух, как на горло легло лезвие ножа.

— Поворачивай к дому! — Веронике пришлось кричать, чтобы пробиться сквозь истерический вопль Джеронимо:

— Николас, ты — супер! Можно я выйду за тебя замуж, когда вырасту?!

— Ну почему все не наоборот, а? — спросил я Веронику.

Ответить она не успела, потому что я потянул на себя штурвал, отменив понятия верха и низа… Лезвие исчезло, нож куда-то улетел, и я подумал, что сейчас даже представить не могу, куда ему приспичит вонзиться. Пылающей болью правой рукой я пустил самолет в «восьмерку», левой, будто воздушный шарик, держал над головой Веронику. Она вцепилась в меня обеими руками и непрестанно что-то кричала по-испански.

В какой-то момент она шлепнулась мне на колени. Я высвободил руку и прижал Веронику к себе, прежде чем приступить к заключительному аккорду — «штопору». Самолет ушел в стремительное пике.

Руки Вероники обвили мою шею, губы, почти касаясь ушной раковины, нежно шептали сквозь рев мотора:

— Сука, ты что делаешь? Говнюк, я тебя убью, если выживу! Перестань! Верни все как было!

— То есть, я уже не ребенок, да? — Мой взгляд не отрывался от акселерометра.

— Нет! — взвизгнула Вероника. — Ты — самая большая скотина из всех, что я знаю!

— Назовешь еще раз «подружкой» или «кучей дерьма»?

— Никогда!

Я пощекотал ей нервы еще несколько секунд, прежде чем выровнял самолет и позволил ему плавно набирать высоту.

— Вот видишь? — улыбнулся я сидящей у меня на коленях красотке. — Любой спор можно решить слова…

Твердый кулак врезался мне в нижнюю челюсть. Вероника спрыгнула на пол.

— Опять? — невнятно произнес я, трогая губу.

— Что «опять»? — прорычала Вероника. — Я тебя никак не называла!

— Это просто волшебство! — простонал сине-зеленый Джеронимо. — Пакет уже под завязку, во мне не осталось ни капли органики, но, клянусь, если вы сейчас поцелуетесь, я выворочу еще столько же исключительно от восторга!

Каким-то непостижимым образом он не пролил ни капли из основательно раздувшегося пакета и даже всю землю сохранил в горшочке.

— Вероника, — позвал он. — У меня руки трясутся. Ты не могла бы меня отстегнуть?

— Пока за штурвалом твоя… твой дружок — даже не мечтай, — отрезала Вероника.

— Тогда, пожалуйста, вынеси мешок. От него воняет.

Я ожидал пререканий и ругани, но эта семейка в очередной раз меня удивила. Вероника аккуратно взяла мешок и понесла куда-то на вытянутых руках. Я подавил желание тряхнуть самолет…

— Щелкни приемник, — попросил я Джеронимо. — Лампочка горит. Кажется, идет сигнал.

Джеронимо нажал зеленую кнопку под желтой лампочкой, и динамики, прокашлявшись помехами, заговорили мужским голосом:

— Есть контакт. Говорит база А-11. Вероника, я приношу извинения за все, что произошло сегодня. Хочу сказать, что понимаю и принимаю твой выбор. Мы замели следы, и у вас будет время уйти. Большего, боюсь, сделать не смогу. Buena fortuna [16] Удачи! (исп.) , малышка. Передаю микрофон, ребята хотят с тобой попрощаться.

— Это был Эдмундо? — вбежала в кабину Вероника. — Включи передатчик, я…

— Это Альберто! — подключился другой голос. — Когда ты выбила у меня автомат, я уж думал, все, finita. Думал, ты узнала, что это я написал то стихотворение. Ну, помнишь, которое ты еще смыла в унитаз. Ну так вот, облегчу душу: его написал я. И, как бы грустно ни было, сейчас я рад, что ты решила остаться собой. Buena fortuna, красотка!

Я с интересом покосился на Веронику и увидел, что она покраснела. Нашла на панели микрофон, сорвала его и закричала:

— Хватит нести ерунду, придурки! Вытащите нас отсюда!

— Привет, Вероника! — вступил третий жизнерадостный голос. — Пойти против дона Альтомирано — это нужно иметь стальные яйца размером с танк каждое. И у тебя они есть. Я всегда знал, что ты — больше мужик, чем этот задрот Альберто со своими стишками. Уходи и не возвращайся! Дружески пинаю тебя под зад.

— Да почему эта хрень не работает? — взвыла Вероника, тыча кнопку на микрофоне.

— А вот интересно, — раздался скрипучий от сарказма голос Джеронимо, — хоть кто-нибудь из твоих друзей скажет: «Вероника, что ты наделала, скорей возвращайся, не вздумай упустить шанс превратиться в непонятную фигню, приводящую в экстаз счетчики Гейгера»?

— Заткнись, — огрызнулась Вероника. — База, база, прием. Это Ника. Ответьте!

— Привет, Ника! — отозвался динамик. — Жаль, что мы не можем тебя слышать, ведь Джеронимо выдрал из самолета передатчики. Все, что мы сможем сказать, когда нас допросят — выбив ворота, самолет развернулся и полетел на запад…

Вероника застонала, микрофон повис на проводе, и я отвернулся. Смотрел в черноту, кое-где разрываемую точками звезд, и думал, как же это, должно быть, здорово, если у тебя есть друзья. Даже если бы дом Риверосов не уничтожили — кто бы со мной попрощался? Кто пожелал бы удачи? В книгах и фильмах дружбу вечно измеряют поступками, как и любовь. Наверное, не было никого, кто объяснил бы писателям и сценаристам одну простую вещь: подвиги совершают ради себя, а вот просто подойти и пожелать удачи, когда ты решаешь перевернуть свою жизнь вверх дном, может лишь тот, кому ты дорог по-настоящему. Как эта идиотка не понимает своего счастья?