Василий Криптонов - Вопрос веры

Покосившись на Веронику, я вздохнул и добавил:

— Да, про «Шанель» — это я наврал. У тебя, видимо, обонятельные галлюцинации на почве стресса.

Но, несмотря на последний выпад, я что-то в ней задел. Взгляд Вероники изменился. Она потянулась вперед и нажала кнопочку. Я не усел проследить, какую, но догадался, когда двери сзади с тихим шипением закрылись. В кабине повеяло ветром интима.

Я с опаской посмотрел на Веронику.

— Слушай, ты, конечно, очень симпатичная, но в моем теперешнем состоянии мне вряд ли удастся почувствовать разницу между тем, что ты со мной уже делала, и тем, что…

Она меня будто не слушала. Сунула руку в карман штанов и достала чуть сырую открытую пачку «Беломора». Протянула мне. Я пожал плечами: почему бы и нет? — и взял папиросу. Включил вытяжку.

Прикуривая от золотистой зажигалки, я понял, что за снаряд пробил броню и добрался до сердца Вероники. Вспомнил, что говорил Джеронимо о женщинах, которых пытался оплодотворить дон Альтомирано. «Нет, все не так, мой отец — другой!» — хотел я сказать. И не сказал.

— Солдат учат азам боевой психологии, — задумчиво произнесла Вероника, выпуская сизые клубы дыма. — Я знаю, как работают компенсаторные механизмы. Даже если все так, как говоришь ты, тебе сейчас полагается либо рыдать, либо злиться, либо замкнуться в себе, но в любом случае — обвинять во всем дона Альтомирано и каждого его человека. А не говорить «все в прошлом», распивая пиво в компании его дочери.

— Сука, — с готовностью отозвался я. — Всю жизнь мне обгадила.

Она усмехнулась, оценив шутку, а я затянулся. Густой горячий дым до странного приятно драл горло и добавлял в голову тумана.

— Действительно, никаких чувств. Как ты так живешь? И зачем?

Я допил пиво, бросил окурок в банку и открыл новую.

— В основном изучаю эмоции других людей. Это интересно. Книги, фильмы, да и живые люди. Каждый — будто трехмерная картинка из тысяч фрагментов. Я их собираю, кусочек за кусочком, у себя в голове, и, рано или поздно, люди перестают меня удивлять. Я теряю к ним интерес и переключаюсь на других.

— И со мной ты сейчас делаешь то же самое? — насторожилась Вероника.

— Пока — грубая прикидка, каркас. Твои симпатии, страхи…

— Никаких у меня страхов нет!

Я повернул к ней голову и, сфокусировав взгляд, улыбнулся.

— Ты боишься темноты, Вероника. Темнота ассоциируется у тебя со свинцовым гробом отца. Погасила в салоне свет, чтобы не мешать Джеронимо спать, а сама устроилась в светлой кабине. Еще — боишься церемонии облучения, которая превратит тебя в Фантома. Ты пьешь, куришь, со смехом скачешь по канцелярским кнопкам, надеясь почувствовать себя живой, из плоти и крови. Но больше всего ты боишься за Джеронимо. Если с ним что-нибудь случится, вся твоя жизнь развалится, как карточный домик. Но, проникнув в самолет, ты не закричала, не прострелила стекло, чтобы лишить нас возможности сбежать. Нет, ты позволила нам улететь, помогла нам. Знаешь, почему? Потому что в глубине души веришь, что Джеронимо сможет вернуть солнце и надеешься, что тогда тьма уйдет и из твоей жизни.

Последние слова я произносил тихо и робко, поняв, что зря вообще затеял этот сеанс психоанализа. Мне, конечно, было интересно, как отреагирует Вероника, но я также понимал, что еще один удар в голову меня прикончит. Не говоря уже об очереди из автомата. Поэтому я сделал то немногое, что еще мог: выпил залпом пиво и запустил банкой в Веронику.

Она долго сидела молча. Кажется, я даже пару раз вырубался, потому что точно помню, как увидел через стекло Рикардо. Лысый тюремщик сидел на носу самолета и скорбно качал головой.

— Руку дай.

Я вздрогнул. Вероника стояла рядом.

— Вот уж фигу! — Я съежился в кресле. — Давал я тебе руку, спасибо большое.

— Ладно, я не гордая.

Вероника сама взяла мою вспыхнувшую болью руку, вытянула, а потом в мою шею уперлась пахнущая резиной подошва ее ботинка.

— Сейчас вправлю сустав.

— Нет!

— Что значит, «нет»? У тебя вывих, дурень.

— А может, мне так нравится? Только теперь появились такие немыслимые амплитуды движений…

— Будет больно. Не ори, Джеронимо разбудишь.

Боль оказалась такой резкой и сильной, что я подавился криком и чуть не задохнулся. Потемнело в глазах, а когда разъяснилось, рука, используя нервную систему, как телефонную сеть, шепнула в мозг: «Зашибись!»

Вероника уже сидела в кресле.

— Когда Джеронимо проснется, — пролепетал я, — все ему расскажу. Как ты ночью мне на плечи ноги закидывала…

Прежде чем провалиться в небытие, я почувствовал, как в голову врезалась пустая алюминиевая банка.

Разбудил нас душераздирающий треск, пересыпанный мелодичным перезвоном.

— Раз, два, три, четыре пять, выходи играть, выходи играть! Здравствуй, утро! — голосил Джеронимо, накручивая шарманку. — Все в порядке, дорогой, — сказал, обращаясь к ростку. — Просто теперь нам не нужно прятаться, и я приучу тебя просыпаться утром.

Я потянулся и посмотрел на Веронику, которая хмуро ерзала в кресле. Поймав мой взгляд, она крикнула (в том грохоте, что устроил Джеронимо, можно было только кричать):

— До сих пор задница болит, ублюдок!

— Сама виновата, — не остался в долгу я. — Предлагал смазать — отказалась.

Шарманка умолкла. Вытаращив глаза и раскрыв рот, Джеронимо посмотрел на меня, на Веронику и, сказав «вау!», достал из кармана смартфон.

— Погоди, — спохватилась Вероника. — Мы не о том…

— Тс-с-с! — Джеронимо поднял руку, и она притихла. Я глазам не верил. Джеронимо управлял сестрой, как кукловод.

Смартфон издавал непонятные шуршащие звуки. Джеронимо захихикал чему-то, а потом раздался мой голос: «Трибунал проспишь!»

Я подскочил на месте.

«Что, очухался, выродок?» — И Вероника спрыгнула с кресла.

— А ну, дай сюда!

Она протянула руку за смартфоном. Джеронимо попятился и вдруг бросился бежать. Вероника ринулась следом, я — за ней, но Джеронимо несся быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла. Погоня закончилась тем, что Вероника на всем ходу врезалась в дверь туалета.

— Открой! — завопила она, подкрепляя слова ударами кулаков и ботинок. — Джеронимо Фернандес, немедленно прекрати, ты вторгаешься в мою личную жизнь! Ты знаешь, что я этого не терплю!

В ответ из-за двери донеслось ржание, и тут же сдавленный голос: «Еще! Еще раз этот фрагмент!» — видимо, Джеронимо упивался зрелищем сброса водяной бомбы.

Вероника посмотрела на меня, словно ища поддержки. Я постучал по двери и сказал как можно строже:

— Слушай, там нет ничего интересного. Ведешь себя, как ребенок.

— А кто это говорит? — донеслось с той стороны. — Человек, который сбросил на мою сестру презерватив с водой?