Алексей Рагорин - Ракетчики

— Но почему мы будем разменивать именно панамский пятачок? Неужели его нельзя уничтожить? А взамен вывода войск из Турции выторговать что-то более весомое?

— Их плацдарм мал, укреплён средне. Но! Он прикрыт с моря небольшой группой русских кораблей. Мы имеем все основания утверждать, что русские хотят устроить нам вторую средиземноморскую ничью: разменять свои никчёмные маленькие консервные банки на один из наших флотов при помощи ядерного уравнителя. При этом они могут «нечаянно» послать ракету в шлюзы, что выведет Панамский канал на пару лет из строя.

— Но это же противоречит всем международным договорённостям!?

— Позвольте, владыки, тут я дам пояснение. Они на это, как и всегда после 91-го, наплевали. Даже нагло напомнили нам 87-й год, когда мы сами совершили смену власти в Панаме. Санкции им безразличны. Давить реально только через Россию, но последнее время мы в Ельцине не уверены. Так что…

— Господа, давайте голосовать: кто за принятие русских условий?

Кацо Элиаури родился в маленькой горной деревушке. Ему был интересен большой мир, что показывали по телевизору. Ближайший большой город от их села: Зестафони. От школы была экскурсия. Пятикласснику очень понравился вид расплавленного металла. Это вам не деревенская кузня. У мальчика появилась мечта: стать металлургом. Ничем не хуже, чем любая другая. Кацо стал последовательно идти к цели. Стал старательнее учиться. Поступил в Запорожский Индустриальный институт. Поскольку насчёт своего уровня подготовки он не обманывался, то выбрал по совету тётеньки в приёмной комиссии специальность, на которую год от года конкурс меньше единицы. Так и стал Кацо технологом металлургических процессов. Дядя продавал мандарины-апельсины. Не сумел уговорить любимого племянника заниматься торговлей, но и из души не выгнал. Не поскупился, сумел со всеми договориться и из Зестафони прислали именной вызов на Кацо. Три года он успел отработать на заводе. А потом распался Союз, завод стал нерентабельным и закрылся. Дела шли плохо даже у дяди Вано. Переехал Кацо в Тбилиси, но смог устроиться только торговцем шаурмой. Хорошо, что не женился. Вообще-то, это было плохо, целая трагедия, когда Нино выбрала не его. А теперь это было хорошо — иметь семью в такой нищете трудно.

Кацо уже подумывал вернуться в село, завести жену, пасти коз и овец. В селе можно жить и без денег. Почти. Но после обратного присоединения к СССР жизнь стала налаживаться, и в один прекрасный момент к нему подошёл милиционер. Полицию опять переименовали в милицию.

— Вы Кацо Элиаури?

— Я, да, что хочешь, дарагой?

— Э, перестань, я по делу. Сказали тебя найти и привести в спец комитет по возрождению.

— Вай, слушай, в чём я виноват? Скажи? Хочешь шаурму? Бесплатно.

— Перестань, говорю. На экзамены тебя туда берут. Обычно потом нормальную работу дают.

— Ну… Я и тут последний год стал хорошо зарабатывать.

— А толку с того? С твоим рейтингом ты эти деньги можешь только проесть. Человек второго сорта. Не делай мне трудностей — пошли.

— Ох… Пошли.

Экзамены Кацо сдал хорошо. Память у него всегда была хорошая. Спрашивали не очень глубоко, трудных вопросов не было, но по специальности. Выяснилось, что это человек с его завода. Зестафонский завод ферросплавов будут запускать заново. Его нашли по документам с отдела кадров и хотят взять опять на завод. На первое время зарплату объявили меньше, чем Кацо делал на шаурме. Но он согласился. И не только из-за рейтинга. Из-за мечты. Глупой, наивной детской мечты.

Чечня, Шатойский район, затерянный в горах аул Малый Харой. На совет тейпа Масхадовых вызвали Шамиля. По старым меркам его вина была смешна. Нет, не так. Он вообще ни в чём не был виноват. Он был бы в своём праве: сказал «не жена» — и всё. Бери себе новую, молодую жену. А можно и вообще, урусскую бабу в наложницах держать. Но настали лихие времена. Теперь так нельзя. Вот и сейчас: Шамиль всего лишь хотел развестись. Нет, не подумайте ничего плохого, Лайла ещё не старая. Двадцать пять лет — разве это старость? Родила Шамилю четырёх детей: двух мальчиков и двух девочек. Но против 15-ти-летней Фатимы… Да. Раньше как было бы: старую жену выгнали, детей оставили себе, за новую калым заплатили и всё. Живи — не хочу. Новая власть разводы не запрещает. Но…

— Хамид-ваши, вы — наш старейшина, мы все вас уважаем, но и у меня есть права. Я — полноценный член тейпа. Бабаю вы разрешили развестись. А почему мне нельзя?

— У Бабая — совсем другое дело. У него урусский доктор определил, что жена бесплодна. Не скули, а веди себя, как подобает мужчине. Пять лет назад ты убил участкового милиционера. Урусы, за убийство своего, казнили десять заложников. По одному-два, из наших тейпов. Пять молодых парней и пять девушек. И это ещё у них добрые законы. Могли бы и семейных мужей и жён казнить. Мы отдали виру другим тейпам, чтобы не было войны. Большую виру. Своим поступком ты сделал наш тейп беднее в два раза. Тут есть доля нашей вины: не узнали вовремя. Но: что сделано — то сделано. Пять лет ты жил нормально. А теперь опять хочешь ввергнуть наш род в беду: хочешь выгнать жену. Мы будем должны заплатить виру её роду. Мы будем должны отдать половину детей её роду. А она заберёт девочек. Это раньше, при Союзе, мальчики ценились выше девочек. Но старики говорили о царских временах по-другому: «За одну убитую женщину нужно проливать кровь двух мужчин». Сейчас вернулись те времена. Нас и так мало осталось. Очень, очень многих наших убили грузины, дагестанцы и прочие. У нас, в горной части Чечни, есть несколько мест, вокруг аулов. Бывших аулов. А теперь там — заповедники. Любого человека внутри могут застрелить.

— Я знаю, Хамид-ваши.

— Молчи! Знает он. Даже прятаться по пещерам — не выход. Урусы сделали шайтан-птиц: видят и стреляют ночью. А теперь ты хочешь понизить этот, э-э, рейтининг, всему тейпу. Нам снизят эту, как ее, кивоту на детей. Нравится тебе Фатима — иди в армию, служи урусам, стань майором — женись! Они разрешают иметь две жены. Скажи: почему тейп должен защищать недостойного? Нет, мы должны и будем защищать своих. Но твои поступки говорят: ты — хуже чужого. Это не те урусы, что были раньше. К власти у урусов пришли воины.

— Наши воины — самые лучшие!

— Дурак! Нет воинов, лучше урусов! Это когда у них правили бараны — мы их резали и смеялись. А теперь во главе их стаи стоят волки. Я смотрел в глаза их главному, когда он собирал глав тейпов в Грозном. Он нас не боялся, хотя стоял один в зале. Охраны не было никакой, мы видели. Я — боялся. У него в глазах я видел нашу смерть. Он тогда сказал: «Или будете жить по нашим правилам, станете нами, или — ваше племя станет историей». Я хоть и простой человек, но его слова вполне понял. Или мы покоримся — или умрём.