Таис Сотер - Последний Тёмный

— Этни геверто ниа… — зашептал маг единственное заклинание, пришедшее ему сейчас на память, но не успел договорить. Чья-то рука схватила его за волосы на затылке, рывком поднимая на колени и запрокидывая голову. Чужие пальцы сдавили горло, заставляя Луку замолчать.

— И что это ты собирался со мной, мальчик, сделать? Впрочем, не важно. На меня почти не действует магия.

Лука дёрнулся, узнав шелестящий голос. Тот невидимый спутник святого Эльгерента. Если верить Медее, сам Енох Хемельский. Безумный фанатик из тех времён, когда на костёр отправляли даже по малейшему подозрению. В профилактических целях, так сказать.

Прикосновения Еноха к коже жгли, доставляя мучительную боль, но хуже всего было осознание, что этому врагу он не может противопоставить ничего.

— Лукреций… когда Тобиас сказал мне, что ты являешься наследником древней крови, я не поверил ему. Конечно, подумал я, мальчишка силён, но это лишь тень той силы, что была когда-то у истинных тёмных магов. Тогда, когда я видел тебя в последний раз, ты был гораздо слабее. Но теперь сила плескается внутри тебя… о-о-о, ты на самом деле гораздо более ценный приз, чем может подумать Доминик Бромель.

Сухой смех оцарапал слух молодого мага, а прикосновения невидимки казалось вытягивали из Луки саму жизнь. Когда перед глазами же начало темнеть, Енох отпустил его, но желание бежать уже пропало.

Он лежит на камнях, уставившись расширенными от боли глазами в серое небо. Темнеет… нужно вернуться домой, пока мама не начала ругаться. Но встать невозможно, слишком сильна боль, слишком сильна слабость. Он упал… наверное, был неосторожен.

Томас предупреждал его, говорил ему, что он слишком неловок, чтобы играть со старшими братьями на скалах. Если бы не насмешливые, презрительные глаза Равеля, он наверное бы послушался. А вместо этого взял и ввязался в дурацкую потасовку с Рави.

Но… это было тогда, в детстве. А сейчас он может защитить себя от любых нападок братьев, да и живёт он уже не с мамой, и не должен ни перед кем отчитываться. Значит это воспоминание или сон. Слишком реалистичный, но всё же сон.

Слева доносится шорох, и Лука поворачивает голову, пытаясь не обращать внимания на тянущую боль в шее. Взгляд его упирается в согбенную спину брата. Равель. Он помнил, что именно брат сидел рядом с ним тогда.

— Прости, я не хотел. Я не хотел, Рави…

Тот оборачивается, и только тогда Лука понимает, что с его братом что-то не так. Он должен быть младше, не старше его самого сейчас. А вместо этого на него смотрит взрослый Равель, со шрамами на лице и рано начавшими седеть волосами.

— Я собирался убить тебя, — почти ласково говорит он. — Почему ты не умер, уродец?

Этого не было! Равель так не говорил, да и смотрел тогда брат на него не с отвращением, а со страхом и потрясением.

— Потому что он должен жить. Вместо меня. За меня.

Девчачий голос, высокий и звонкий. Над Лукой склоняется ещё одна темноволосая голова. Девочка, очень похожая на Мири и Софию, но ещё больше на самого Луку. Почти точная копия его самого, только более смазливая, как и все девчонки.

— Кто ты?

— Тати.

Сестра, та, что умерла ещё в колыбели. Его близняшка, оказавшаяся более слабой, чем он. Они оба родились слишком крошечными, слишком беспомощными, но он смог выжить, а вот Тати угасла. Просто однажды не проснулась. Говорят, в ту ночь сам Лука кричал, не переставая, словно почувствовав, что та, что была с ним все девять месяцев в материнской утробе, умерла.

— Не умерла, ты убил её, выпив силу сестры ещё до вашего появления на свет. А я ведь предпочёл бы, чтобы у меня была ещё одна хорошенькая сестричка, а не такое недоразумение, как ты, — злобно говорит Равель.

— Не слушай его. Это лишь морок, голос в голове, — поспешно говорит Тати.

— Как и ты, Тати. Ты мертва. А я брежу. Наверное, болен или умираю, — растерянно шепчет Лука, не отводя от неё глаз.

Сестра невесомо касается холодной ладонью его щеки.

— Послушай… я многое бы хотела рассказать тебе и объяснить, но у тебя слишком мало времени. Ты должен открыть глаза.

— Но они уже открыты!

— Нет, на самом деле . Не в воспоминаниях. Прошу, приди в себя.

— Зачем? Зачем ему просыпаться? — вмешивается Равель. — Разве его там ждёт что-то хорошее? Не лучше ли умереть вот так, во сне, чем корчась от боли и беспомощности на енохианском алтаре?

Лука вспомнил. Он общался с ведьмами, а затем Магистр Гохр сбежал к святым братьям… а затем за ним самим пришёл тот чудовищный призрак. А потом… алтарь он уже не помнил. «Значит, я проиграл раньше, чем успел хоть что-то сделать?».

Тати бросает раздражённый взгляд на Равеля, но когда вновь смотрит на своего близнеца, лицо её смягчается:

— Нет, нет, с тобой всё в порядке, Лука. Хоть ты и не помнишь этого пока, но ты справился, победил Еноха. Пока, правда, только его. Его хозяин… бывший хозяин тебе всё ещё не по силам. Но теперь ты должен открыть глаза, иначе ты просто замёрзнешь. Разве ты не чувствуешь, как холодно? Открой глаза, прошу.

Как открыть глаза, когда они уже открыты? Лука беспомощно переводит взгляд с сестры на брата и обратно. Внезапно Равель как-то устало улыбается, опуская свою тяжёлую руку на глаза юного мага.

— Так и быть, помогу тебе. Всё равно ведь сдохнешь. Я-то знаю, какой ты слабак…

Тьма опускается перед взором Луки, и теперь он действительно чувствует холод, продиравший его до самых костей. А затем ощущение чужих рук на лице исчезает и Лука распахивает уже глаза по-настоящему.

Маг лежит на обочине дороги в самой что ни на есть дорожной пыли, той, что мерзко забивается в нос и горло и насмерть въедается в кожу и волосы. Но хуже всего не это. Судя по онемению конечностей, и инею в волосах, он был весьма близок к тому, чтобы замёрзнуть насмерть. Хотя, казалось бы, начало лета, и не должно было быть так холодно. А значит, что-то не так именно с ним.

Небо уже светлеет, а значит сейчас ранее утро, а он в неизвестном месте… Но хотя бы не енохианском храме. Всё-таки Равель, точнее его дурная копия из воспоминаний Луки, его запугивал, а вот Тати на самом деле хотела помочь.

— Так, хорошо. Где я? — пробормотал Лука охрипшим голосом. Судя по всему, он уже давно не промачивал горло, так сильно оно пересохло, да и живот сводило от голода.

Вокруг лишь пшеничные поля, да лес темнеет вдалеке. Нигде нет никаких вывесок, ни опознавательных знаков, не говоря уже о признаках жилья. А значит, он может быть где угодно. Но явно не на шелгорских болотах, что уже неплохо.

— Ну и в какую сторону мне пойти? — продолжил разговаривать Лука сам с собой.

Без разницы.

Маг замер. Этот голос… внутри него самого? Совсем не похоже на то, что называют «диалогом самим с собой». Хотя интонации вполне знакомые. Лука потёр виски: