Александр Михайловский - Прорыв на Донбасс (СИ)

Утром мы уйдем дальше в рейд. Вы не сможете сопровождать нас, на это у вас просто не хватит ни сил, ни умения. Но вам вполне по силам взять на себя оборону этой станции от попыток немцев отбить ее. Здесь остается много бесхозного немецкого вооружения, от винтовок до полевых гаубиц. Я думаю, что вы справитесь, ведь у немцев сейчас практически не осталось ни авиации, ни танков. Их тяжелая артиллерия тоже изрядно потрепана. Скоро мы снова сюда вернемся, и не одни, а с частями Юго-Западного фронта. Продержитесь здесь где-то дней десять, прошу вас. Есть вопросы? — Я оглядел строй бывших пленных. Они переваривали то, что я им сейчас сказал. — Все! Больше времени на агитацию не осталось. Я скомандовал — Командиры и комиссары — шаг вперед!

Бригада вошла в Каховку в два часа ночи. Ревели моторы тяжелых танков, лязгали гусеницы, тряслась под ногами земля. Сверкая фарами колонна спуспилась к станции. Она была длинная, как змея. Машин было столько, что мне и моим товарищам казалось, что никакая это не рейдовая бригада, а целый танковый корпус. Но вот мимо нас прокатились последние броневики на восьми огромных колесах. И степь снова стала темной и пустынной, зато на станции поднялась суета. Первыми и весьма ошеломившими нас новостями стали известия о наших контрнаступлениях под Москвой и в Крыму. Немцам не только не удалось взять Москву, как врал жирный оберст Редель, но они там потерпели сокрушительное поражение и отброшены на 200–300 километров. Под Ржевом окружена 9-я армия Моделя, и ей, наверное, из этого капкана уже не вырваться. А тут, совсем рядом, в Крыму, разгромлена и полностью уничтожена 11-я армия Манштейна. И та канонада, что мы слышали вчера днем, оказалась разгромом танковой группы Гудериана, которая выгружалась в Каховке все последнюю неделю. Майор Рагуленко с усмешкой рассказал мне про глупых немцев, что поперли на "консервных банках" против "настоящих танков". Потом я увидел входящие в Каховку "настоящие танки", и мне даже немного стало жаль немцев. Широкие приплюснутые боевые машины с длинноствольными пушками большого калибра были, подобно древнерусским витязям, одеты в чешуйчатую броню. Правда, и КВ и Т-34 тоже выглядели весьма солидно и уверенно в своей зимней пятнистой окраске. Это сколько же техники нагнали! Причем, вся или трофейная, или вообще ранее неизвестная — может американская? Из наших машин я видел только танки, те самые КВ и Т-34.

Теперь я снова лейтенант и снова командир, правда, не взвода сорокопяток, а батареи германских 75-мм полевых пушек. Есть еще легкие 105-мм гаубицы, но к ним подыскали другого лейтенанта-артиллериста, который до плена имел дело с нашими 122-мм гаубицами. Командиров среди пленных оказалось мало, так что в пехоте сержанты командуют взводами, а кое-где и ротами. Но, для начала всех нас, бывших пленных, собрали у здания вокзала. Нет, не всех сразу, собирали повагонно. Сразу всех собрать было просто невозможно, ведь было нас две-три тысячи человек, из тех, кто попал в окружение под Мелитополем в октябре. Заводили в здание вокзала в один заход человек по десять. Внутри, несмотря на глухую ночь, все работало как хорошо отлаженная машина. Худые, чем-то похожие внешне на нас санитарки из бригадного медсанбата стригли нас наголо, брили, выдавали каждому большую кружку остро пахнущей лекарством сладкой воды. Потом я узнал, что их самих вот так же освободили из лагеря военнопленных под Бахчисараем десять дней назад. Потом короткая, буквально два слова, беседа с особистом бригады. Майор госбезопасности скользнул по мне невидящим, безразличным взглядом, и только попросил одеть на указательный палец что-то вроде наперстка, с выходящим из него тонким проводком. Потом задал мне несколько вопросов, посмотрел на человека который сидел рядом с ним с небольшим ящичком, тот кивнул… И все, я свободен, секретарь внес мои данные в большой гроссбух, и попросил пройти дальше, получить оружие и назначение. А вот человека, который был в очереди сразу передо мной, отвели в отдельную комнату. Не знаю, что с ним стало, но больше мы его уже больше не видели.

Бригада встала у нас на двенадцать часов, как раз до следующей темноты. Их механики тут же полезли в моторы, а генерал-майор Бережной собрал всех освобожденных из плена командиров. Разговор был недолгим. Наша задача — держать станцию и небольшое предмостное укрепление на правом берегу Днепра. В тылах у немцев практически пусто, так что серьезными силами они нас атаковать не смогут. Командир нашего сводного отряда, капитан Железнов, получил от генерала рацию, по которой, в крайнем случае, можно было вызвать авиационную поддержку. О нашей авиации, которая буквально две недели назад внезапно начала свирепствовать в небе над Южным фронтом, мы знали из рассказов конвоиров. Именно от этих ударов с воздуха немцы и прикрыли станцию живым щитом из пленных. Теперь они пожалеют об этом. Чтобы еще раз не попасть в немецкий ад, каждый из наших бойцов будет драться насмерть.

Оберста Ределя повесили в полдень. За водокачкой, где были сложены покрытые ледяной коркой обнаженные тела наших товарищей, умерших от голода и болезней, расстрелянных, повешенных, насмерть забитых охраной, под водяной трубой уже стоял один из немецких грузовиков с откинутыми бортами. К трубе была привязана веревка с петлей, болтающейся над кузовом. Там же, в кузове, стоял связанный оберст Рудель и два сержанта-осназовца.

Там собрали не только нас, бывших пленных с оружием в руках, причем, с трофейным оружием. Были там и те немногочисленные "счастливцы" из числа немцев, попавших к нам в плен. Их врачи, персонал армейского госпиталя и санитарного поезда, что застрял на станции в момент нападения. Механики одного из дивизионных рембатов, внезапно захваченные передовым отрядом по дороге, ну еще те из гарнизона станции и выгружавшихся на ней частей, что в момент нападения умудрились хорошо спрятаться, и были обнаружены лишь потом, когда накал боя уже спал.

Майор госбезопасности зачитал приговор, сначала на русском, потом на немецком, — За военные преступления, совершенные в отношении советских граждан, массовые убийства и пытки, военным трибуналом к смертной казни через повешенье приговаривается полковник германской армии Отто Хайнрих Редель, — майор ГБ махнул рукой, — Повесить его за шею, и пусть висит так, пока не умрет! — Когда переводчик дочитал немецкий текст, два здоровенных сержанта, которых все почему-то звали "унтерами", подтащили связанного, и извивающегося как червяк, немецкого полковника к петле. Грузовик тронулся, и вскоре "жирный боров", как называли его наши товарищи, бессильно задергал в воздухе ногами. Когда конвульсии прекратились, особист бригады ОСНАЗА продолжил свою речь, — Товарищи, за тех, кого мы не сумели спасти, мы отомстим. Мне даже страшно подумать что будет, когда наша армия войдет в Германию. Каждый советский солдат должен помнить — как минимум за него отомстят. Каждый немец должен знать — сражаясь на стороне гитлеровской своры, он только увеличивает счет, который будет предъявлен немцам после войны. Как сказал их Бисмарк — русские всегда взыскивают свои долги. — Все, товарищи, разойдись!