дада дада - Коренной перелом

– Посмотри девочку!

Тот подбежал, взял ребенка из моих рук и начал ее осматривать. А я повернулся к женщине, уже успевшей надеть на себя обрывки платья, да так, что не просвечивало ни одно из ее пикантных мест. Я сказал:

– Вы понимаете немецкий?

Мать девочки кивнула:

– До войны, я была преподавателем немецкого в школе.

Я улыбнулся:

– Вы все свободны. Мы не будем вас убивать. Мы не немцы, мы буры.

– А что такое «буры»? – спросила женщина.

– Мы из Южной Африки, – ответил я, – У нас нет конфликтов с русскими. И мы тем более не воюем с женщинами и детьми.

– А что с моей дочкой?

Я крикнул Йосси, и тот ответил мне:

– Будет жить. Сотрясение мозга, рассечена кожа на затылке, но череп вроде цел.

Я перевел его слова женщине, та вдруг обняла меня и обливаясь слезами, лишь повторяла как во всне:

– Спасибо, спасибо, спасибо...

Я осторожно освободился от ее объятий:

– Успокойтесь, и слушайте меня внимательно. Скажите другим по-русски, что мы – друзья. И что сейчас мы все вместе быстро-быстро побежим к окопам ваших солдат.

– Хорошо, – ответила она и она начала что-то кричать по своему.

Когда мы вперемешку с русскими штатскими добежали почти до середины нейтралки, из русских окопов частым огнем ударили минометы. Правда, их мины падали не среди нас, а в те окопы, из которых мы только что выбрались. Навстречу нам поднялась волна русской пехоты, ощетинившаяся винтовками с примкнутыми штыками. При их приближении наши парни начали бросать оружие на землю, показывая, что они сдаются. Я тоже бросил свою винтовку и револьвер.

– Ruki wwerch, Gans! – крикнул мне усатый русский солдат, сопровождая свои слова угрожающим движением штыком своей винтовки, – Hnde hoch! Schnell, schnell!

Я поспешил выполнить его указания, понятное мне и без слов. Да здравствует русский плен! По крайней мере, он значительно лучше, чем смерть за Гитлера, при том, что на моей совести остались бы смерти нескольких сотен белых женщин и детей, которые покрыли бы мое имя несмываемым позором.

Тут к советским солдатам стали подбегать спасенные нами люди, крича им что-то по-русски. Я вдруг увидел, как взгляды русских солдат, до того враждебные, вдруг переменились. Потом ко мне подошел офицер и спросил по-немецки:

– Кто вы такой, черт вас побери?

– Майор Второго Блумфонтейнского Полка Южно-Африканского Союза Пит Гроббелаар, – ответил я, – Мы друзья. Мы переходим на вашу сторону.

– Ну, это мы еще посмотрим – какие вы друзья, – усмехнулся тот. – А вот за то, что вы спасли этих людей, большое вам спасибо.

– У нас есть еще один подарок вам, – сказал я, и показал на Оттингера, которого держали двое моих ребят. – Эсэсовский гауптштурмфюрер, заместитель командира их части, все они из проштрафившихся охранников концлагерей. Командира, уж извините, я уже прикончил. Больно мерзким он был типом.

Русский офицер чуть улыбнулся и сказал:

– Идемте со мной, а ваших людей мы оставим пока вон там, под конвоем. Расскажете мне все по порядку, а мы пока доложим командованию обо всем случившемся.

Я точно улыбнулся ему в ответ, и показал рукой в сторону оставленных нами окопов:

– Господин офицер, обратите внимание на то, что участок фронта, где мы совсем недавно находились, в данный момент остался без его защитников. Нас там нет, а эсэсовцы мертвы. На вашем месте я не упустил бы такой шанс…

К шестому августа, то есть где-то через месяц после начала генерального контрнаступления, Харьковский котел представлял собой неровную геометрическую фигуру, сторонами которой были следующие линии обороны: Мерефа-Змиев, где оборонялся 6-й румынский армейский корпус (корпусной генерал Корнелиу Дрангалина), Змиев-Чугуев – 51-й немецкий армейский корпус (генерал артиллерии Вальтер фон Зайдлиц-Курцбах), Чугуев-Липцы – 11-й немецкий армейский корпус (генерал пехоты Карл Штрекер), Липцы-поселок Малая Даниловка – 17-й немецкий армейский корпус (генерал пехоты Карл Холлидт), Малая Даниловка-Мерефа – 52-й немецкий армейский корпус (генерал пехоты Ойген Отт).

Командовал всем этим сводным балаганом из соединений, ранее входивших в 6-ю полевую и 1-ю танковую армии, генерал-полковник Паулюс, которому Гитлер пока не торопился присваивать звание фельдмаршала. В основном, потому, что никаких надежд деблокировать харьковскую группировку из глубокого окружения уже не было, и последний самолет с немецкой «большой земли» прилетел в котел больше десяти дней назад. Войска в котле были уже списаны со счетов. Всего же под Харьковым блокировали одиннадцать немецких (десять пехотных и одна охранная) и четыре румынских дивизии, причем немцев в окружении сидело сто сорок тысяч человек, а румын – шестьдесят тысяч.

Настроения в харьковском котле царили самые упаднические – фронт укатился далеко, снабжение полностью прекратилось, а из тех запасов, что находились внутри еще занятой немецкими войсками территории, многие уже были подъедены до последней крошки. Так, например, не было ни капли авиабензина, и, несмотря на то, что внутри линии окружения еще оставался аэродром, на котором базировался неполный первый штаффель 52-й истребительной эскадры, воздушного прикрытия немецкие войска не имели, и советская авиация действовала над окруженными немецкими войсками свободно. Советские бомбардировщики, штурмовики и артиллерийские корректировщики висели в воздухе с рассвета до заката.

С нашей стороны войсками Южного фронта, блокировавшими окруженную в Харькове и его окрестностях 6-ю немецкую армию, командовал генерал-лейтенант Николай Федорович Ватутин. Основная задача, поставленная перед ним Ставкой, вкратце описывалась двумя словами: «держать и не пущать». И поэтому фронт, которым командовал Ватутин, местными остряками был прозван «Котлонадзором». Дополнительной задачей, поставленной перед фронтом, был тихий отжим территории там, где это возможно, и где противник будет отходить с разрушенных или недостаточно оборудованных рубежей обороны. Главная роль в выполнении этой задачи принадлежала крупнокалиберной артиллерии и пикирующим бомбардировщикам. Именно таким способом за месяц осады территория, контролируемая немецкими и румынскими войсками, сократилась наполовину.

Штурм города директивами не предусматривался, а две тяжелых «панцирных» саперно-штурмовых бригады, находившихся в полосе фронта и числящихся в резерве Ставки, находились там, как говорится, на всякий случай. Использовать их по своей инициативе генерал Ватутин не мог. Хотя не исключен вариант, что Верховный и его правая рука, начальник Генерального штаба Василевский, заранее положили под руку Ватутину подходящий инструмент - на тот случай, если какая-то часть осажденных вдруг даст слабину, и понадобится срочно развивать успех. Дело в том, что переворот в Болгарии и операция «Альтаир» советским командованием заранее планировались, а последовавшие за ними события в Румынии с выходом этой страны из войны с СССР и объявлением войны фашистской Германии считались более чем вероятными.