Александр Казимиров - Забулдыжная жизнь

Крышка чайника подпрыгнула, выпустила рыхлые клубы пара. Андрон Ефимович насыпал заварку в кружку с кляксой отбитой эмали и залил кипятком. Подождал пару минут, ткнул ложечкой в набухшую черную шапку. Когда она осела, снова поставил кружку на огонь. Заварка вздулась куполом — напиток зэков и геологов был готов. Рыков вытащил из шкафа стакан, сполоснул его и тщательно, до блеска, протер полотенцем. Брезгливый по натуре, он на дух не переносил заляпанные бокалы, тарелки и ложки с белесыми подтеками от воды. Прежде чем сесть за стол, Рыков внимательно осматривал посуду. Убедившись в ее безупречности, позволял жене наливать суп или накладывать второе.

Рыков плеснул в стакан «купца», полюбовался цветом. Втянул ноздрями терпкий запах и сделал маленький глоток. Обжигающая заварка свела скулы. Рыков закрыл глаза — вяжущая горечь доставляла наслаждение. Он допил чай и взял булочку, разломил ее пополам. «Господи, всего две изюмины! В кого же она такая скряга?! — Рыков бросил булку обратно. — То не досолит, то не досластит! Совсем старуха на экономии рехнулась! Скоро голодом морить начнет!» Раздражение нарастало.

Шаркающие тапки вспугнули тишину. Андрон Ефимович обернулся. Растрепанная и седая, в сорочке, похожей на смирительную рубашку, пред его взором предстала Раиса Сергеевна.

— Ты чего, мать, жадничаешь? — начал Андрон Ефимович. — Изюму-то могла больше в тесто бросить. Поди, не голодный год.

Раиса Сергеевна с удивлением посмотрела на мужа.

— Какой изюм? Я его сто лет не покупала.

Рыков скривился. Жена стала вызывать раздражение.

— Вот какой! — Он сунул под нос супруге кусок булки.

Раиса Сергеевна напрягла зрение и всплеснула руками. Выпечка с блюда посыпалась в помойное ведро. Такой реакции Рыков не ожидал!

— Ну, чего ты взбеленилась, я же просто… — он с сожалением посмотрел на остаток сдобы и пришел в ужас. Из него торчали тараканьи усы. Рыкову стало плохо. Неприятный комок зашевелился внутри желудка. Судорожно дергаясь, он стал подниматься вверх и рваться наружу. Рыков еле успел добежать до унитаза. Из туалета он вышел бледный, с трясущимися руками.

— Сука старая, скоро говном кормить будешь! То волосы в супе плавают, то хрящи какие-то! Теперь тараканов стала в тесто подмешивать! — Он кулаком ударил по столу.

Удар получился сильный. Задорно подпрыгнули чашки, Раиса Сергеевна прикрыла голову ладонями. Рыков оделся, сунул в карман пальто тощий кошелек.

Осенний воздух благодатно сказался на настроении Андрона Ефимовича. Рыков прогулялся по бульвару, посмотрел на дворников, сгребающих жухлую листву, на детвору, спешащую в школу. Помаленьку нервишки успокоились, мысли просветлели, и все казалось не таким ужасным: «Туземцы вон жрут всякую дрянь — и ничего! Даже удовольствие получают. Подумаешь, таракана съел! Не помер же! Все-таки надо быть начеку, как бы в ее вареве мыши не оказались», — от этой мысли Рыкова покоробило.

Близился обед. Старик собрался вернуться домой, но вдруг решил проучить жену отказом от еды: «Пускай ощутит презрение. Может, чистоплотнее будет». В столовой Рыков внимательно рассматривал блюда, надеясь обнаружить дохлую муху, замазанную майонезом, или какого-нибудь червя, прикинувшегося вермишелью. Ничего не отыскав, он поставил на поднос тарелку с салатом, миску супа и стакан ржавого компота из сухофруктов. На десерт ему приглянулась румяная ватрушка с похожим на утрамбованную хлорку творогом. Рыков рассчитался с кассиршей и направился к столику у окна.

Унылый похоронный марш с улицы перебил аппетит. Андрон Ефимович подавился ложкой баланды, похожей на отвар из портянок, отодвинул тарелку и взялся за салат. Тот отдавал кислятиной. Рыков кое-как его доел — пожалел заплаченные деньги. Ватрушку он запил компотом и покинул заведение общепита. «Лучше бы не заходил. Куда ни сунься — кругом бардак, наплевательское отношение к труду и равнодушие к клиентам». На ужин он купил себе бутылку кефира, но тот не пригодился: ближе к вечеру Андрона Ефимовича вывернуло.

— Отравила, старая! — Рыков еле двигал синими губами.

Глаза его помутнели и ввалились. Раиса Сергеевна металась по квартире, подбегала, щупала лоб мужа и совала градусник.

— Скорую вызову, — сказала она, глядя на супруга.

— Не надо, — Рыкова вывернуло на пол. — Тараканы твои…

Он откинулся на подушку и вытянул руки. Дыхание его стало прерывистым. Рыков затих и, кажется, задремал. Раиса Сергеевна накинула плащ. На станции скорой помощи она долго объясняла регистратору симптомы болезни; некстати забыла день рождения супруга и долго вспоминала, перебирая в памяти знаменательные даты. Женщина сделала запись в журнале и попросила подождать.

— На вызове все. Как подъедут — сразу к вам!

Раиса Сергеевна цеплялась за перила окостеневшими пальцами.

— Тараканами отравился нечаянно! — сбивчиво пояснила она.

Фельдшер и медсестра переглянулись, посчитав бабку за сумасшедшую. Рыкова воткнула ключ в замочную скважину. Андрон Ефимович лежал на животе, его голова свесилась, будто заглядывала под кровать. Фельдшер пощупал пульс.

— В морг надо везти, мы здесь бессильны.

Старуха опустилась на пол и беззвучно зарыдала.

На похороны Петруха приехал на собственной иномарке. В кожаном плаще, с небрежно намотанным на шею шарфом он резко отличался от провинциалов. Сунув опухшей от слез матери конверт с деньгами, подошел к гробу и облобызал отцовский лоб. Постоял рядом, а потом уединился на кухне, где много курил и пил крепкий чай. Отгуляв поминки, Петька сослался на плотный гастрольный график и укатил обратно. Раиса Сергеевна ненамного пережила супруга. Проститься с ней сын по каким-то причинам не смог и приехал спустя полгода — переоформить жилплощадь.

Прошло лет десять, может, чуть более. Полетаев дремал на диване, когда в дверь позвонили.

— Мне бы Володю, — послышалось из прихожей.

— Проходите, — удивленно пригласила жена Полетаева.

Неопрятный мужик робко заглянул в комнату. Присел на краешек стула. Рот с выбитыми передними зубами скривился в улыбке, матовые глаза утонули в распухшем, поцарапанном лице. Мужик пригладил паутину, собранную сзади в косичку, и опустил голову. Макушку покрывала короста, разукрашенная зеленкой. Гость снова взглянул на Полетаева.

— Володь, это же я! Вот, вернулся!

Гость не знал, куда деть руки и тер ладонями тощие ляжки. Запах давно немытого тела растекался по комнате.

— Петька, ты что ли?! — обескураженный Полетаев подошел ближе. — Бог мой, в кого ты превратился?

— Москва!.. Большой город, большие соблазны, — Рыков отвел глаза. — Здесь спокойнее, никакой суматохи. Тихо, как на кладбище. Я уже и работу подыскал. Буду на похоронах играть: и сыт, и пьян, и копейки в кармане звенят.