Александр Казимиров - Забулдыжная жизнь

— Ого! — восхитился строитель.

Плафон разделся и залез под одеяло. В паху ломило, было не до сна. Он сел, включил лампу. «Царь пушка» отливала медью и вызывала беспокойство.

— Сунь в ледяную воду. Обязательно поможет! — посоветовал строитель.

Вода не помогла. Плафон каялся в поспешности принятых решений: «Надо было без укола попробовать, а потом уж…А вдруг гангрена?» — нарастала паника.

— Сегодня Клавдия Борисовна на сутках. Дуй к ней. Она чего-нибудь придумает.

Старшая медсестра безмятежно дремала на кушетке в своем маленьком, украшенном грамотами, склепе. Во сне она всхрапывала, облизывая выразительные губы. Клавдии Борисовне снилось что-то дивное, чего она никогда не видела в жизни. Она бы так и проспала до утра, если бы настойчивый стук в дверь не оборвал цепочку чудных сновидений. Клавдия Борисовна не сразу поняла, что происходит. В дверь снова постучали. Она встала, поправила перед зеркалом прическу.

— Заходите, — пригласила она недовольным сонным голосом.

Въехал Плафон с обезумевшими от страха глазами.

— Вот! — остановился он и оттянул трико.

Клавдия Борисовна нехотя опустила взгляд, благородное лицо ее вытянулось как у лошади. Мужское достоинство богатырских размеров потрясло воображение медсестры. Внизу ее живота приятно заворочался лохматый комок. Клавдия Борисовна охнула и машинально схватилась за чудо. Желания, не совместимые с занимаемой должностью, изводили ее. Сознание пошатнулось, ноги в коленях ослабли. Клавдия Борисовна с трудом добрела до двери и щелкнула замком. Затем помогла Василию перебраться на кушетку и опустилась рядом.

Потерянное самообладание женщины-мечты вознесло Плафона на седьмое небо. Он вдыхал божью благодать и плевать хотел на гангрену с последующей ампутацией. Клавдия Борисовна, словно одурев, теребила пойманного журавля.

— Василий, часто у тебя такое? — шептала она, глотая от волнения буквы.

— Бывает, — вдохновенно врал Плафон.

Старшая медсестра трепала «журавля» за шею и пробовала себя унять: «А если узнают? Мужики такие хвастуны!» Старания оказались напрасными. В женской душе бушевал ураган страстей. Грудь набухла и вывалилась в разрез халата. О чем только не мечтала Клавдия Борисовна в эту минуту! Демон похоти ублажал распускавшийся бутон сладострастия. Халат прилип к взмокшей спине и оголил бедра Клавдии Борисовны. Вгорячах она еле сдерживалась, чтобы не припасть губами к предмету искушения и не высосать из него дьявольскую энергию. Горячий смерч испепелял изнутри тело женщины и выветривал из ее головы остатки сознания. Клавдия Борисовна застонала, откинулась на кушетку и потеряла над собой контроль. Утонув в блаженстве, она абсолютно не понимала, что происходит. Череда спазмов прокатилась снизу вверх и сверху вниз по опьяненному истомой телу.

Душный туман растворил в себе стон Клавдии Борисовны. Она как рыба разевала рот и глотала воздух. Плафон жадно целовал большой выразительный рот, гладил раздвинутые ляжки. Расстегнув халат, он задрал бюстгальтер и мял грудь Клавдии Борисовны. Неожиданно медсестра опомнилась. Окинула Плафона замусоленным взглядом и с силой его отпихнула.

— Что ты себе позволяешь, мерзавец?!

Возбужденный Плафон бешено соображал, что ответить.

— Клавдия Борисовна, — нашелся он. — Вы же сознание потеряли! Я прямой массаж сердца делал. Рот в рот, это самое… дыхание искусственное. Ну и напугали вы меня!

Клавдия Борисовна поднялась и криво застегнула халат. Слабость не отпускала ее, в голове шумело и все расплывалось перед глазами. Она понюхала нашатырь и почувствовала себя лучше. Сдержанно, будто и не было упоительного блаженства, Клавдия Борисовна осмотрела лиловый «баклажан».

— Скорую надо вызывать — застой крови начался. Последствия могут быть непредсказуемыми!

Она сняла телефонную трубку и набрала короткий номер.

Огненное светило замерло в выжженном небе. Зной еще не спал, но по скудным, еле уловимым приметам угадывался скорый вечер. Слышались голоса возвращающихся домой работяг. Шаркали по асфальту стариковские ноги, вприпрыжку скакали детские сандалии. Задыхаясь и громыхая отбитой требухой, по дороге пропыхтел автомобиль. Стращая зазевавшегося пешехода, он заржал гнусавым баритоном, и пешеход ответил ему коротко и емко. За кустами жимолости, в траве, лежали Суслик и Вьюшкин. Рядом с ними в инвалидной коляске сидел Плафон и отгонял мух. От солнечных лучей «святую троицу» укрывал балдахин из листвы. Суслик и Вьюшкин тянули портвейн и который раз слушали невероятную историю любви.

— Заходит, значит, Клавдия Борисовна в палату, а я на кровати сижу в чем мать родила. Вылупила на меня свои фары, и вся дрожит от волнения. «Не могли бы вы, — говорит, — гвоздик забить в стену? — Грамоту повесить хочу». Отчего же не забить, отвечаю, забью, коли надо! «Ну тогда я в кабинете буду ждать!» — и пошла, виляя жопой. Приезжаю в кабинет, а она улыбается таинственно: «Может, выпить желаете?» Гляжу, а на столе шампанское, ананас нарезанный. На блюде креветки калачиком свернулись. Эге, думаю, вон тебе какой гвоздик вбить требуется! Только выпили на брудершафт, пала она на колени, ладошки у груди сложила. «Как увидала вас, Василий, так покоя лишилась. Ночами не сплю, о вас грежу! Скоро рехнусь!» — говорит. И так жалко мне ее стало! Ложитесь, говорю, Клавдия Борисовна. Освобожу вас от страданий душевных и физических. Сбросила она халат, а под ним — ничего! Легла на кушетку, руки ко мне тянет: «Растли меня, — говорит, — Василий. Сгораю от нетерпения!» Вот так и вгонял ей гвозди три недели кряду, без выходных и отгулов.

Суслик передал бутылку Вьюшкину.

— Чего же тебя из больницы пришлось забирать?

— Переутомился я с этой Клавдией Борисовной. Ненасытная оказалась в этом плане. Лежу как-то на ней и намекаю, что отдохнуть бы не мешало. А она хрипит: «Василий, прибавь газу, я уже финиширую!» Разве тут откажешь? Прибавил! Вдруг перед глазами все помутилось, поплыло, и голос Клавдии Борисовны — как из бочки. Я пару раз по инерции дернулся и отрубился! Очухался в реанимации. Вижу, доктора вокруг меня тормошатся. Один сердце слушает, другой давление мерит. Клавдия Борисовна в сторонке стоит. Глаза влажные, губы трясутся. Смотрит на меня и взглядом прощение вымаливает. «Полное истощение организма, — говорит доктор. — Товарищу необходимы абсолютный покой и усиленное питание!»

— Мастак ты врать, Плафон! — засмеялся Вьюшкин. — Тебе передачу «В гостях у сказки» вести надо.

Кусты угрожающе зашевелились. Сквозь них продралась сестра Плафона. Ее пустые глаза на багровой физиономии не сулили ничего хорошего. Недавняя бравада Плафона превратилась в мокрое пятно на штанах. С Вьюшкина и Суслика моментально слетела беззаботность. Ожидание жуткой неизбежности повисло в воздухе.