Прекрасный Старый Мир

Серонеб Васильевич обретался на складе, был всё так же жив, здоров и жадность свою источал столь мощно, что, казалось, затоплен ей весь этаж. Узрев морду улыбчивою мою, в лике жадина переменился, карманы свои охлопал (вот гад, подумал я. Никогда не брал ничего без дозволения и соответствующих бумаг!).

— Зачем припёрся, бес ехидный? — обвиняюще простёр в мой адрес перст Серонеб. — Не будет тебе нынче поживы, — злобно ликовал он.

— И вам здравия, Серонеб Васильевич, — широко оскалился я. — Я за премией своей, залежалась, мыслю, у вас.

— Премию ему, — буркнул жадина. — Стой и жди. Устроил из управного склада хранилище, давно забрать следовало, — бурчал он, удаляясь в недра складские.

— А это… — лупала широко раскрытыми глазами овечка, на наш диалог.

— А это нормально, — ответствовал я. — Серонеб Васильевич — уважаемый служащий, в годах. И жадина и скупердяй столь феерический, что законам мироздания это противно. Ну а я, как с законам мироздания живущий в согласии, с этим чудовищем, олицетворяющим жадность непотребную, в меру сил боролся, — веско покивал я.

— Ой, скажешь же ты, Орм, — возразила Люц. — Бережлив Серонеб Васильевич, но его должности сие пристало. А так выдаёт всё потребное.

— А потому и выдаёт, — снисходительно воззрился я на подругу, — что усилиями моими неимоверными был сей змей жадности повержен. Год с лишком изнемогал я в борьбе тяжкой, — воздел я перст.

— Бес ехидный! — послышалось из недр склада.

— Вот, доселе ярится и огрызается, — веско покивал я. — А коли не потуги мои, не то, что получить что-то вы бы не смогли, — обратился я к Люц, — но и самих бы вас сей муж заскладировал, вместе с Управой.

Мила личиком порозовела и звуки заиздавала подозрительно хрюкающие. Чем, несомненно, учитывая моё семейное прозвище, оказывала мне моральную поддержку. И мудрость мою признавая.

Тем временем из недр складских явился Серонеб, с мордой столь кислой, что я бы за молоко опасался, будь оно при нас. В лапах сей жадина нёс мою прелесть, да и коробочку дарственную, с приспособами для чистки и боезапасом, видимо.

— Именной, владей, — выдал жадина. — И глаза бы мои тебя, Орм, не видели. Впрочем, не в управе ты ныне.

— Позволю себе вам возразить, Серонеб Васильевич, — широко заулыбался я. — Значусь я служащим управным, в отпуске без содержания. Так что увидимся ещё. Удач вам и благолепия, да жадности поменее, — выдал я.

И покинули мы складские помещения, пока собеседник клювом щёлкал, будущее свое щедрое и радушное представляя. А я любовался на щит золотого металла, на гаковнице закрепленный:

Пулемёт Максим.

Наградное орудие, выданное Ормонду Володимировичу Тёрну, в знак признания заслуг в деле мира между Полисами и проявленной доблести.

Это, выходит, хмыкнул я, наградное, именное личное оружие. С которым я, уже в голос хрюкал я, в рамках Полиса Вильно имею право невозбранно являться хоть на приём, хоть в терму, хоть на бал. Девчонки мысль, мной произнесённую, выслушали, оценили. Впрочем, не вечно смеяться, так что Люц задала резонный вопрос:

— А ныне мы куда?

— Сначала навестим Артемиду Псиносфеновну, проверим, не занята ли, — ответствовал я.

— Да, стоит, хорошая она, — покивала Мила.

— А после, — прикидывал я. — Я вас, наверное, в трапезной оставлю, да Добродума Аполлоновича навещу. Хоть леший он, — припечатал я начальство бывшее.

На том и порешили. Артемида была на месте, но график плотный, так что пообщались мы всего полчаса, хоть и весьма приятственно. А после я девчонок своих в трапезной усадил, да и направился проверить обиталище эфирной твари.

Кстати, наличие на плече гаковницы встречные-поперечные отмечали, да и мимо моей персоны прошмыгивали. Что мне настроение немало поднимало, невзирая на странный взгляд Артемиды на гаковницу и такой спич:

— И ведь нет у вас, Ормонд Володимирович, проблем ни с длиной, ни толщиной, ни с силой мужской, — выдала она. — Видно, ошибочно и неполно суждение о реакциях компенсирующих, — задумчиво кивала гетера.

Юлия Афанасьевна у врат в лешую обитель свой пост бессменный несла. Поприветствовала вполне тепло, в наличие за вратами леших всяческих меня уверила, да и препятствовать проникновению не стала. Засунул я в приоткрытую дверь морду лица своего, да поприветствовал начальство бывшее.

— Здравия, Добродум Аполлонович. Вот вы меня не ждали, а вот он я у вас, — выдал я.

Леший на физиономию мою повзирал с мордой каменной. Но за запястье себя ущипнул, тварь эфирная, я видел. Вздохнул тяжело и выдал:

— Заходите уж, раз пришли, Ормонд Володимирович, и вам здравия, — выдал он, после чего лицом всё же перекосился, гаковницу узрев и полюбопытствовал. — Что сие?!

— Орудие наградное. — с похерчелом отвествовал я. — Знак, сие удостоверяющий, имеется, доступно для ношения мной в любых местах Полиса, — скромно порадовался я.

— Бардак какой-то, — растерянно взирал Леший на табличку. — Ну, хоть не мортира осадная, и то славно…

— И не говорите, Добродум Аполлонович, — сочувственно покивал я. — Не наградили, жадины такие, — ну и уместился я на кресло напротив Лешего, с некоторой ностальгией, да и радостью, что не угробился в былом рабстве у леших всяческих.

— Поздравлять я вас поздравлял, но ещё раз не лишнее, — выдал Добродум и гадски не поздравил. — Однако, не думаю я, что явились вы ради этого.

— Благодарю, что лишний раз не поздравили, Добродум Аполлонович, — не упустил я шанс. — Но зашёл я по старой памяти, навестить, приятно персоной своей сделать, — под скептическим взором Лешего лучился улыбкой я.

— Поздравляю, — буркнул он. — И гаковницей, небось, похвастаться, — зазмеился он.

— Да я о ней, признаться, за делами и заботами подзабыл, — с улыбкой погладил я мою прелесть. — Если бы Даросил Карлович вчера не напомнил, так и не вспомнил бы, вполне возможно. Ну и навестить сослуживцев заодно решил, да и вас, раз уж оказия выдалась.

Леший похмыкал, да и стал рассказывать, что и как. Благо “немного времени” у него нашлось. Выходила такая петрушка, что мысли мои насчёт ухудшения отношений и роста напряжённости вполне подтверждались.

— Так что, скажу вам так, Ормонд Володимирович, — выдал Добродум. — Ежели год назад я бы мысли ваши, насчёт общей цели для Полисов, принял за прожектерство юнца, то ныне… и сие шанс, какой-никакой, хоть и незначительный, — не смог не змействовать леший.

— Какой есть, Добродум Аполлонович, гением себя не мню, — ответил я. — А как сменщик мой, справляется? — полюбопытствовал я, отчего Леший помрачнел.

— Никак ваш сменщик, Ормонд Володимирович. Убит три седмицы назад в посольстве, — выдал мрачный Добродум.

Это да, неважно сие, да и парня жалко, хоть и не знал я его. И мда, просто слов нет, как всё катится под гору-то, представил я свою мысленную “гоночную трассу”. Впрочем, ещё с четверть часа побеседовали, да и покинул я лешую обитель. Правда, узнал, какого лешего меня Даросил Карлыч в Управе числиться оставил.