Прекрасный Старый Мир

Покинув самолёт, сумку я распахнул, удостоверение сотрудника Управы извлёк, да и перун на бедро приладил, к службам порта направляясь уже собой.

— Вильно? — бровью выразил удивление “стилем одежды” портовый чин, впрочем, рожа на удостоверении его убедила, да имя у меня “аутентичное”. — В Полис?

— Легкий самолёт до Вильно, аренда, — ответил я, помотав головой.

— Как пожелаете, — выдал чин, указывая путь мне на “частный сектор”.

Впрочем, в спину мне пробормотал, о “молодых-ранних, управные средства разбазаривающих, летунах неразумных”. Ну да, всплыла в памяти фраза из Мира Олега, “наши люди в булошную на таксо не ездят!” Но реально, устал я и вымотался, да и какие-то особые хитрые маршруты были мне не угодны, хотя до Вильно и вправду рукой подать.

Воздушный извозчик нашёлся без проблем, до родного Вильно я добрался вскоре, от порта нанял самокат до родной Посольской Управы.

“Вот я и дома”, не без иронии подумалось мне, когда я пересекал порог ведомства родимого. Направился к служителю и со вздохом (ибо чуял, что мороки мне предстоит ещё тьма) предъявил удостоверение. Прежде, чем поднявшй брови служитель начал вопрошать, какого лешего я тут, когда я в посольстве, я ответил сам.

— Приказ Добродума Аполлоновича Лешего, доставка секретной и важной корреспонденции. Зрю необходимость передачи посылки непосредственно Даросилу Карловичу лично, — обозначил я главу Управы. — Притом, настаиваю на проверке доставленного и присутствии вооружённых сотрудников. В силу неоднозначности места моего отбытия.

— Обыск и сопровождение велите вам организовать? — ошарашено воззрился на меня служитель.

— Именно так, свяжитесь с Даросилом Карловичем или его секретариатом, — подтвердил недоумевающему я.

Чин связался, ну и несмотря на его потуги представить меня неким безумцем, требующим конвоя, абонент понял всё верно. Так что четвёрка коллег подошла ко мне, отвела в кабинет, да и облапала, эфиром просветив, как меня, так и ношу мою. Впрочем, агрессии и неуважения не проявляли, “перун” приняли, на кортик руками махнули. После же, двойка дядек, суровых как эфиром, так и видом, меня до главы управы сопроводила, в кабинете задержавшись и мою условно-подозрительную персону контролируя.

— Что ж, рассказывайте, Ормонд Володимирович, да и пакет передавайте, — изрёк миниатюрный, метр семьдесят где-то, полный дядька, прошедший не одно омоложение.

— В ходе посольства, Добродум Аполлонович, оставив на меня прикрытие своего отсутствия, направился на проверку агентов, — начал я, извлекая под прожигающими взорами “конвойных” пакет и кладя его на край стола. — Эти бумаги от агента “аквила”, бывшего под наблюдением. Однако, цитирую дословно: “Агент “аквила” продолжал работу, но был под наблюдением. Наблюдатели мертвы. В пакете собранные им данные. Высоковероятно достоверные, на что указывает как положение наблюдавших, так и их допрос”, — процитировал я. — Тело агента избрано изображать меня, я же был направлен с бумагам в Вильно.

— Любопытно, — изрёк глава. — В таком разе, Ормонд Владимирович, доложите как о посольстве, так и о событиях, очевидцем которых вам быть пришлось. Что видели, какие ощущения. А потом и с бумагами ознакомлюсь.

Ну и поведал я максимально подробно, что видел, что наблюдал, об ощущениях своих не умолчал, раз уж спросили: всем сёстрам по серьгам раздал. Но и факты не утаил, да и плоды размышлений своих важные и нужные поведал.

Даросил Карлыч вникал, кивал на речи мои складные, изредка прерывая вопросами дельными. Наконец, по окончании рассказа, раскрыл пакет с бумагами, да и проглядывая их, осведомился:

— А вы, Ормонд Володимирович, с Добродумом Аполлоновичем часом в родстве не состоите? — полюбопытствовало начальство.

— Даже не подчинённый! — несколько задето ответил я, впрочем, тотчас поправился. — То есть подчинённый, но не состою, не участвовал.

— Не участвовали, — повторил глава Управы, пролистывая бумаги. — Что ж, доклад ваш небезынтересен, доставка корреспонденции похвальна и даже награды заслуживает. Остался один вопрос, пройдите-ка, Ормонд Володимирович, опрос с применением препаратов медицинских.

— Нет, — просто ответил я.

— Объяснитесь, — оторвался от бумаг и уставился на мою персону Даросил, да и охранители подобрались.

— Объясняюсь, Даросил Карлович, — не стал скрывать я. — Поскольку подданный я, а не гражданин, потребности в том, несмотря на устав и присягу, не вижу. Вам я всё поведал, а всё остальное пусть Добромир Аполлонович утверждает и объясняет. Мне сие без интереса. — отрезал я.

— Это ежели вернётся, — нахмуренно уставился на меня Даросил Карлыч.

— Мыслю я, что вернётся. Ну а нет, то и проверка разумна и понятна будет. Да и вы приказом своим вполне можете меня ей подвергнуть. Благо Полиса, прочие причины. Но тут сами судите, как служащий управы и подданный Полиса Вильно в текущий момент я возражаю, — порадовал главу я.

— А вы понимаете, Ормонд Володимирович. — пристально уставилось на меня начальство, — Что до подтверждения ваших слов отпустить я возможности не имею?

— Прекрасно понимаю, Даросил Карлович, да и препятствий к тому не вижу, — честно ответил я, вызвав начальственный хрюк.

— Вы что, Ормонд Володимирович, на казённых харчах мыслите время скоротать? — с улыбкой уставился на меня глава.

— Ну не сказать, чтобы совсем так, но близко, Даросил Карлович. Устал я зело, вымотался, да и проверка препаратами мне и вправду неугодна. Да и оскорбительна будет, — ответствовал я. — Противиться не буду…

— Тогда не надо пока. Заточим вас в казематы сырые, где пробудете до прибытия посольства, — заключил он, под нос пробормотав “ну точно Леший в молодости”.

А пока влекли меня в узилище, обдумывал я свои действия и их последствия. Вообще, был тут казус юридический, на базовом правополагании Полисов основанный. А именно, имеючи более прав, более и ответственности имеешь, и никак не наоборот. То есть, гражданин на моём месте право имел только пискнуть скорбно “а может не надо?” но не более. Притом в политическую жизнь он вовлечён и массу возможностей поболе меня имеет.

Ну а я, подданным будучи, вполне вправе был сказать “нет”. Понятно, что сие несло с собой негатив некий, да и подозрения. Однако я и вправду был не против “отдохнуть за казённый счёт”, а не допросам подвергаться. Вымотался я и перенервничал преизрядно, так что даже с родными опасался встречаться: сорвусь, нагрублю, отношения на пустом месте испорчу, вполне возможный вариант. Это причина первая.

Второй же и более важной причиной было то, что препараты, язык развязывающие, имели весьма неприятные свойства. А именно, помимо “ответа на вопросы” вполне понятного, вызывали они болтливость у допрашиваемого. Этакую потребность с окружающими поделиться, душу излить, причём, чем оберегаемее тайна, тем более потребность выговориться.