неизвестен Автор - Литературный текст (Проблемы и методы исследования)

Имя может выступать средством и более детальной разработки персонажа. Довлатов, как правило, использует для этого два основных варианта: герой носит фамилию, которая маркирует типологию, и имя, которое обозначает индивидуальность, или только имя (и именно оно маркирует типологию), но тогда его индивидуальность выявляется через имена других персонажей.

Так, в двух произведениях Довлатова есть героини по фамилии Мелешко. Это два совершенно различных персонажа, их характеры реализуются в разных сюжетных ситуациях, но обе однофамилицы оказываются "своенравными, нелепыми и безнравственными, как дитя". При этом одна из них Алла, а вторая - Анастасия, это-то и определяет их разные судьбы, характеры и поступки.

Очевидно, что для автора фамилия Мелешко несет в себе устойчивый комплекс смыслов14, получающий реализацию в двух разных проявлениях. И если имена разделяют индивидуальные судьбы героинь, то общая фамилия обрекает их на сходные обстоятельства: обе женщины неожиданно появляются рядом с героем, каждая из них приезжает не к нему, но он вынужден ее опекать. У нее сложные отношения с неизвестным отсутствующим лицом. Ей нужны деньги, и герою приходится выручить ее. Затем она снова исчезает, а герой остается в раздумьях о собственной жизни.

Ту же типологизирующую роль может играть и личное имя. Таково, например, для Довлатова имя Лора. Лора из повести "Иностранка" эмигрировала вместе с мужем в Америку, Лора из рассказа "Третий поворот налево" тоже эмигрировала в Америку и тоже с мужем. Формула "Лора плюс муж" становится кодом сюжетной ситуации: обе пары молоды, здоровы, удачно адаптируются на новом месте и живут в таком счастьи и согласии, что возникает необходимость разбавлять его придуманными мелкими неприятностями. При этом разные пути героинь маркированы тем, что их мужья носят разные имена: Алик в рассказе и Фима в повести. Таким образом, имя героини маркирует типологию, а на индивидуальные различия указывает имя ее партнера. (33)

Личное имя и фамилия могут играть еще одну важную роль: фамилия указывает на родовое, а имя - на индивидуальное начало. Причем как раз соотношение родового и индивидуального становится в этом случае основой смыслообразования. Пример находим в романе В. Набокова "Защита Лужина". С самого начала заглавный персонаж лишается права на личное имя: "Больше всего его поразило то, что с понедельника он будет Лужиным". На протяжении всего романа личное имя не упоминается ни разу. Родовое вытесняет индивидуальное, "я" теряется в надличностном. И только в финале, когда происходит самоубийство, восстанавливается status quo: "Александр Иванович, Александр Иванович! заревело несколько голосов.

Но никакого Александра Ивановича не было". Герой как бы не встречается с собственным именем, проживая жизнь под фамилией Лужин, и умирает отчужденным от самого себя.

До сих пор речь шла об именах отдельных персонажей. Между тем важную смысловую роль играет система имен. Она дает, в частности, возможность лаконичной, "свернутой" передачи сложных смыслов. Это, например, позволяет Довлатову на минимуме текстового пространства достаточно многогранно охарактеризовать героя: "Леопольд писал, что у него есть жена Хелена, сын Романо и дочь Моник. А также пудель, которого зовут Игорь"15. Члены семьи Леопольда - выходца из России - носят разноязычные (немецкое, итальянское и французское) имена, и это не только свидетельствует о том, что герой "гражданин мира", но и передает хаотичность его мышления, В контексте этого "интернационала" русское имя собачки способствует созданию иронии, т. е. оказывается одним из средств выражения авторской оценки.

Система имен может реализовываться в пределах одной-двух фраз и в целом произведении. Так, у Довлатова в "семейной хронике" "Наши" имена представителей нескольких поколений одной семьи воплощают авторскую концепцию жизни, логику хода истории. Книга открывается тем, что в зачине возникает имя прадеда - Моисей. Начиная с такого имени, автор как бы обращается к началу начал родословия. "Наш прадед Моисей был крестьянином из деревни Сухове" -звучит почти как "Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова" (Новый Завет, 1:2). Кстати говоря, именно Исааком у Довлатова и зовут сына упомянутого Моисея.

Начинаясь от прадеда Моисея, повествование обещает быть почти библейской семейной эпопеей. В соответствии с именами проживают жизнь три его внука Леопольд, Донат и Михаил. Эта зависимость судьбы и имени подчеркивается автором: "Младшему, Леопольду, как бы умышленно дали заморское имя. Словно в расчете на его космополитическую биографию.

Имя Донат - неясного, балтийско-литовского происхождения (Что соответствует неясному положению моего отца. В семьдесят две года он эмигрировал из России.) (34)

Носитель чисто православного имени, Михаил, скончался от туберкулеза в блокадном Ленинграде.

Согласитесь, имя в значительной степени определяет характер и даже биографию человека"16.

В дальнейшем имена персонажей характеризуют и сложный национальный состав и непростую судьбу семьи. Последним появляется и завершает логику развития этого семейного микрокосма сын повествователя - Николае Доули: "... 23 декабря 1981 г. в Нью-Йорке родился мой сынок. Он американец, гражданин Соединенных Штатов. Зовут его - представьте себе - мистер Николае Доули. Это то, к чему пришла моя семья и наша родина". Англизированная форма имени, трансформация фамилии (Довлатов - Доули) говорят о новом этапе семейной истории. Это позволяет, вопреки утверждению повествователя ("вот к чему пришла наша семья"), счесть финал открытым.

Таким образом, значимость имени персонажа, проблема "имя и судьба" могут быть осознаны или не осознаны автором, акцентированы им, как у Довлатова, или завуалированы, как у Набокова, но безотносительно к авторской воле, в отличие от индивидуального имени в жизни, имя в литературе - это структурообразуюший компонент персонажа, определяющий и его место в произведении и его судьбу. (35)

Н.И. ИЩУК-ФАДЕЕВА. "ГРОЗА" А. ОСТРОВСКОГО - ХРИСТИАНСКАЯ ТРАГЕДИЯ?

г. Тверь

Само понятие "философская трагедия" может показаться несколько сомнительным. Новое время, переживая этапы, во многом сходные с этапами становления драмы, обнаружило это: одна из первых трагедий нового времени "Христос страждущий" представила героя, знающего, без сомнения совершающего свой путь. И личность, и страдания являют собой безусловный трагизм, которого тем не менее недостаточно, чтобы трагическая личность стала трагическим гeроем.

Таким образом, театр нового времени обнаружил, что жанр трагедии, с одной стороны, возможен на каких-то иных, "нехристианских" основаниях. С другой стороны, одно из основных понятий религии и философии - понятие греха. Это закономерно, ибо понятия добра и зла - кардинальные понятия как любой религии, так и любого вида или жанра искусства - прямо и непосредственно связаны с представлениями о грехе. Драматургия, в силу своей родовой (36) специфики исследующая борение страстей, испытывает интерес именно к "греховной" жизни. Одна из подлинно бытийных драматических проблем - категория вины/греха как религиозного и мирского эквивалента двойной ответственности человека перед Богом и людьми - придает драме характер подлинно философского диалога о сути этих понятий и их бытийном значении. Особенно важно это для драматической структуры, сюжет которой движется от падений ("грехопадений") к искуплению греха в той или иной форме. Во многом и жанры дифференцируются в зависимости от содержания понятия "грех".