Михаил Долгополов - Последний факир России

В константинопольском балагане Митя впервые близко познал полную труда и лишений жизнь бродячих цирковых артистов. Хозяин в течение нескольких месяцев занимался с ребятами, обучая их акробатическим упражнениям. Они уже научились делать стойку, кульбиты, участвовали в клоунских антре. Скоро Митя и Жора должны были выступить в программе с самостоятельным номером. Но, однажды ночью турецкая полиция, видимо, державшая на подозрении русского эмигранта, ворвалась в балаган и произвела тщательный обыск. Наверно, у неё к этому были свои основания. За время жизни в балагане мальчики видели, как к хозяину несколько раз приходили какие-то люди и он с особыми предосторожностями шептался с ними в укромных уголках. Парни, всей душой боготворившие своего учителя и благодетеля, и виду не подали, что они что-то знают.

Турецкие полицейские во время обыска, не обнаружив ничего крамольного, натолкнулись на ребят, не имевших никаких документов. Тогда, чтобы сорвать свою злость, они, несмотря на просьбы хозяина балагана и его жены, отвели мальчишек в русское консульство. Выслушав сбивчивый рассказ ребят об их приключениях, консул приказал одеть и обуть мальчишек, купить им билеты на пароход и под присмотром помощника капитана отправил их на родину. И вот они снова в Одессе, на руках у них билеты в Тифлис. Но Мите удалось удрать из одесского порта, и он всеми правдами и неправдами добрался до Москвы.

И снова начались дни голодных скитаний и попрошайничества. Как-то раз в ночлежке на Хитровом рынке Митя случайно оказался на нарах рядом с больным человеком, метавшимся в бреду. На незнакомом певучем языке он звал кого-то на помощь, коверкая русские и иностранные слова.

Митя побежал в аптеку и со слезами на глазах рассказал провизору о больном незнакомце. Выдав мальчику порошки, аптекарь посоветовал хорошенько укутать иностранца и утром прийти снова. На другой день, выслушав «диагноз» Мити, аптекарь дал в долг новое лекарство. Через два дня больному стало легче.

Это был итальянский музыкант и фокусник Лионелли, когда-то дававший свои концерты в столице. Потом спился и, опускаясь всё ниже и ниже, попал на самое дно Москвы — Хитров рынок… Лионелли летом ходил по московским дворам, играл на арфе и показывал фокусы, а вечерами давал свои представления в трактирах, получая рюмку водки и закуску. С приближением осени бродячий артист покидал Москву, уходя в тёплые края — в Крым и на Кавказ, — и перебивался там до следующего лета. Но на этот раз у старика начался длительный запой, и он, не успев выбраться из Москвы до наступления холодной погоды, простудился, схватил воспаление лёгких. Хозяин ночлежки, хорошо знавший честного музыканта, всегда с ним щедро рассчитывавшегося, не прогнал больного на улицу, на мороз. Больше того, он даже дал Мите целковый, и мальчик, выпрашивая в трактирах куски хлеба, выходил итальянца.

Поражённый душевностью и заботами бездомного парнишки, истратившего на его лечение последние гроши, одинокий старик всей душой полюбил и привязался к мальчику. Он стал обучать его разным фокусам, развивал его физически. Теперь они вдвоём ходили по дворам и давали свои нехитрые представления.

— Это всё не то, не то, — твердил Лионелли на ломаном русском языке. — Ты есть способный мальшик. Я научу тебя замечательным таинственным вещам, которые в России никто не знает. Ты будешь большой артист. Лионелли по-царски отблагодарит свой спаситель…

Расплатившись с хозяином ночлежки, итальянец выкупил у ростовщика свою старенькую арфу, приобрёл кое-какой нехитрый реквизит и с наступлением тёплых дней отправился с Митей в дальний путь, на юг России. По дороге они подобрали бродячего пса. Лионелли научил его ходить на задних лапах и с шапкой в зубах собирать «тринкгельд» (награду) за выступления.

Старый музыкант знал множество произведений итальянских и русских композиторов, хорошо играл на арфе. За годы жизни в России он полюбил и выучил также массу русских и украинских народных песен. Лионелли играл и пел их с большой душой. Эти песни открывали ему двери любой деревенской хаты, любого дома в рабочем посёлке. Особенно хорошо подрабатывал Лионелли в зажиточных казачьих станицах на Дону и в хуторах на Украине. Но вот беда — наступал очередной запой, и старый музыкант пропивал всё до последней нитки, оставаясь в жалких лохмотьях. Он плакал, умоляя Митю достать хоть маленький шкалик… Когда запой проходил, итальянец клялся, что это в последний раз, навсегда обещая бросить пить и начать обучать мальчика разным фокусам.

Крестьяне, бывало, недоверчиво встречали оборванцев артистов. Но когда в ловких руках старика пяток куриных яиц на глазах у восхищённых зрителей превращался в цыплят или фокусник «вынимал» из только что испечённого ароматного хлеба настоящие копейки или дарил деревенским красавицам дешёвые бусы, извлекаемые из носа какого-нибудь верзилы, — положение моментально менялось. Артистов наперебой приглашали в богатые избы, кормили и поили, просили остаться до будущего воскресенья и поиграть на арфе во время свадьбы.

Так бродили они из села в село, ездили по железной дороге в пустых товарных вагонах, на ступеньках цистерн, иногда их подвозили крестьяне на подводах. Та радость, которую музыкант доставлял простому люду, и куски хлеба, получаемые за «художественное обслуживание» деревни и рабочих посёлков, удовлетворяли Лионелли и Митю.

В заплечном мешке старик носил удлинённой формы ящичек из тонкой белой жести, запиравшийся на ключ. Он открывал его иногда и, достав две шпаги оцинкованного железа, густо покрытые полудой, тщательно протирал их чистой шерстяной тряпкой. Любуясь блеском шпаг в лучах солнца, Лионелли многозначительно подмигивал своему юному спутнику и ничего не говорил. Тупые, отшлифованные лезвия длиной в шестьдесят и шириной в два сантиметра завершались медной ручкой.

Однажды в тёплый летний день бродячие артисты сделали привал на опушке леса. Усевшись в тени под раскидистым деревом, старик достал из мешка свой заветный ящичек со шпагами. Вынул одну из футляра и приблизив к сердцу, Лионелли торжественно, словно давая клятву, сказал:

— Это будет твой верный кусок хлеба на весь жизнь. Ты сильный мальшик, можешь трудно работать, тренировать горло. Только нишего не бойся. Сначала больно, потом — легко!

Тут же он развернул аккуратно завёрнутые в бумагу длинные гусиные перья. Взяв перо в руки, он приказал Мите пошире открыть рот и стал щекотать ему горло. От прикосновения пера мальчик давился, исходил слюной, пытался вырваться из крепких рук учителя. Но старый шпагоглотатель был настойчив и упорно повторял неприятнейшие процедуры.