Константин Фрумкин - Философия и психология фантастики

Ройфе и Володихин с безупречной точностью установили, что империя в кругозоре современных фантастов есть образ, имеющий важную психологическую функцию. Обращение к "имперскости" - это необходимая, более того, неминуемая реакция на унижения и безобразия переходной эпохи. С одной стороны, империя - это уголок спокойствия. Но и в тех случаях, когда у империи имеется аппарат насилия, - это тоже вполне объяснимо психологически. Империя, даже когда она нарушает принципы справедливости и организует репрессии, необходима именно как реакция измученного сознания - в конце концов, вызванные издевательствами насильников гнев и истерика тоже могут нарушать принципы формальной справедливости.

Обращение к теме империи и спецслужбы мотивировано примерно теми же исходными посылками, что и фильм Станислава Говорухина "Ворошиловский стрелок", в свое время приобретший огромную популярность. Фильм посвящен идее мести - герой фильма с помощью снайперского ружья мстит насильникам своей внучки. После выхода фильма на экран, в интервью журналу "Плейбой" Станислав Говорухин откровенно провозгласил право человека на пристрастную субъективность и личный гнев: "Короче, я живой человек. Когда речь пойдет о совершенно незнакомых мне людях, я конечно скажу: "Что вы, как можно? Нужно действовать по закону..." А коснись это меня - я бы хотел, чтобы все было как в фильме".

В этом коротком, но более чем емком высказывании Говорухин говорит о любопытнейшем моральном феномене - насилии по праву гнева. По сути дела "право гнева" - очень важный, хотя и латентный мотив европейской культуры. На юридическом языке это называется - "в состоянии аффекта". Конечно, убившие в состоянии аффекта не освобождаются от уголовной ответственности. Но, тем не менее, арестованные властями убийцы всегда стараются доказать, что убили, будучи объятыми превосходящими их психическими силами - будь это гнев, ревность или алкогольное опьянение. Хотя советское законодательство считало опьянение даже отягчающим вину обстоятельством, но кроме чисто юридического расчета есть еще нравственный расчет: если человек, убивший вообще без причины, представляется совершенно немыслимым, сатанинским злодеем, то убивший в состоянии аффекта достоин если не юридического прощения, то, по крайне мере, человеческого сочувствия. Аффект исчерпывающе объясняет внутренние основания для убийства, а, как известно, понять значит наполовину простить. Ну, и, кроме того, аффект - это наиболее простительный из мотивов убийства, он куда приемлемее, чем холодный расчет.

В области идеологии право гнева - это самое сильное из оправданий полицейского произвола и государственного террора. Через разные статьи и романы гуляет примерно одна и та же сцена - назидательная речь, зачитываемая, условно говоря, Бывалым и Жестоким Шерифом в адрес Либерального Гуманиста. Бывалый говорит примерно следующее: "Вы прекраснодушные люди со слабыми нервами - вы отрицаете террор и репрессии, поскольку вам не приходилось сталкиваться с мерзавцами нос к носу. Когда же вы своими глазами увидите, как подонки насилуют детей, как маньяки вспарывают животы беременным женщинам - вы сами закричите - "вешать на площадях!"".

У сторонников террора в спорах с либералами имеется неотразимый аргумент - в душе каждого человека таится божество мести, каждый в минуты гнева хотел бы обрушить на головы врагов и мерзавцев все муки вселенной - и хитрому теоретику террора надо только поймать в глазах человека этот миг безудержного негодования, поймать, зафиксировать и возвести в систему.

Упоминающийся в статьях Ройфе и Славниковой Олег Дивов - автор "Выбраковки", самого известного и, в то же время, самого амбивалентного по оценке государственного террора произведения "имперской фантастики". Это классический роман про "империю с имперской спецслужбой". В романе Дивова воображается ближайшее будущее России, где царствует всесильное Агентство социальной безопасности - ведомство, без суда "выбраковывающее" всех преступников, миллионами отправляя их на пожизненную каторгу. Роман совершенно утопический - ибо массовый террор в романе не только стопроцентно побеждает преступность, но и приводит к замечательным последствиям буквально во всех сферах общественной жизни, кругом царит порядок и изобилие, и картины портит лишь нарушения прав человека в отношении всяких "подонков", В романе неоднократно на разные лады повторяются аргументы Бывалого посмотрите внимательно на преступления, на несчастных жертв, и у вас отпадут всякие сомнения в необходимости террора. И страшно любопытно, что свое происхождение система террора ведет именно из этого мгновенного "впечатления". Некий хороший человек столкнулся с толпой обкурившихся бандитов, его жену на его глазах изнасиловали и зарезали, сам он с трудом выжил после множества пулевых ранений, но в больнице он успел написать "меморандум", в котором была разработана идея Агентства социальной безопасности и выбраковки и который был воплощен в жизнь правителями России. Когда на глазах человека насиловали и убивали его жену, в нем родился великий гнев, который был зафиксирован - сначала в тексте меморандума, а затем и в "оргмероприятиях".

Есть еще одно очень интересное обстоятельство. В романе Дивова приведено мнение о деятельности Агентства социальной безопасности, принадлежащее неким комментаторам из далекого будущего, в котором эпоха Агентства - уже лишь история. И социологи будущего - отнюдь не сочувствуя массовому террору - видят в АСБ не заговор верхов, но именно орудие всенародного гнева. "Фактически выбраковка задействовала старый мотив "русского бунта, бессмысленного и беспощадного", используя естественную тягу незрелой личности к разрешению вопросов силовым путем. Людям официально РАЗРЕШИЛИ взбунтоваться "за все хорошее и против всего плохого" (с упорным вдалбливанием в головы позиции "за"). И они взбунтовались, с чисто русским масштабированием уничтожив каждого пятнадцатого из НАС"216).

Придуманные Дивовым комментаторы здесь как бы продолжают мысль вполне реального автора, культуролога Л. Гозмана, в свое время написавшего: "Правда, для того, чтобы жизнь на территории России превратилась в ад, совсем не обязательно разбивать все взрослое население на две армии. Достаточно того, чтобы граждане, разуверившись во всем и убедившись в слабости государства, принялись сами устанавливать справедливость перераспределять собственников, наказывать взяточников и воров и т.д. Собственно, это и есть бунт" 217). Итак, в придуманном Дивовым фантастическом будущем, "верхи", видя эту реальную и удостоверенную ученым мечту о "бунте против зла", воплотили ее, причем мечта масс о бунте, воплощенная верхами, оказалась просто системой репрессий. То есть психологически и идея террора, и массовая поддержка ему возникает из "бунта", который, в свою очередь, возникает из разлитого в обществе рессентимента, из негодования, складывающегося из множества индивидуальных "негодований", вспыхивающих регулярно и повсеместно. Представляется значительной догадка, что сопровождающая русскую историю мечта о бунте была, прежде всего, мечтой о терроре - недаром, в старину, чтобы утихомирить бунт, непопулярных в народе бояр сбрасывали с крыльца на расправу толпе. Нечаев назвал свою революционно-террористическую организацию "Народной расправой", а Салтыков-Щедрин называл контрреволюционный террор "народной Немезидой".