Андрей Горохов - Музпросвет

Это парадокс: распространение mp3 привело к открытости всего музыкального архива, но одновременно и к массовой закупоренности. Впрочем, точно так же меломаны прошлого, сидящие на тысячах грампластинок, демонстрировали крайне неразвитый вкус.

Тут, собственно, не важно, потрясло ли подростка минимал-техно, или же его вразумил новый гитарный рок. Но очень не хочется иметь дело с музыкантами, которые выросли из таких подростков. А также с музыкантами, которые еще вырастут из сегодняшних 15-летних, с восторгом слушающих сегодняшнюю музыку.

Практически всю сегодняшнюю музыку объединяет что-то трудно формулируемое в словах. Кажется, что она слишком быстро выросла на пустом месте. Кажется, что ее делают очковтиратели, причем сами не подозревающие, что они именно очковтиратели.

И практически не осталось музыки, которую хочется назвать хорошей в старом смысле, в смысле 70-х и 80-х годов. Очень хочется спросить: почему сегодня нельзя делать музыку так же, как делали тогда? Откуда такая огромная разница?

Я позволю себе пересказать крайне меня заинтересовавшее интервью «Гудбай, прогресс», которое немецкий философ Петер Слотердайк дал для сборника «Новое мышление. Мышление о новом».

Речь в нем идет о том, что такое прогресс и почему ситуацию, в которой мы находимся сегодня, старое понятие прогресса описывает плохо. Слотердайк говорит совсем не о музыке, но и к ситуации в музыке его слова имеют самое непосредственное отношение, ведь в разговорах о музыке мы постоянно имеем в виду движение вперед и сравниваем новое со старым.

Слотердайк заходит издалека. Начиная с XVIII века понятие о прогрессе развивалось, окруженное ореолом святости. Сегодня везде можно обнаружить знаки прогрессивности: в орнаменте бумажных денег или в логотипах крупных фирм. Кажется, что это странное слово является уже метафорой всяческого движения, без него мы и не ориентируемся в нашем мире.

Существует не очень много настолько универсальных понятий. Еще одним схожим по всеобщности и всемогуществу является понятие циркулирования, кругообращения.

В XVIII веке произошел радикальный перелом, бюргерский мир начал усматривать благо в движении по прямой. Это странный ход, потому что в традиционной геометрии линия не пользовалась особенно хорошей репутацией. В линейных процессах видели конечное и быстро выдыхающееся движение, которое никуда не ведет, кроме упадка и разрушения. Движение по кругу, наоборот, возвращается к своему истоку и потому соответствует хорошей бесконечности.

Новшество Нового времени состояло в том, что было сформировано представление о движении нового типа, которое постоянно переходит от менее ценного к более ценному состоянию. Имеется в виду нечто вроде постоянного обновления и улучшения всего сущего.

В Античности такая точка зрения была невозможна. Древние греки исходили из того, что из совершенства создателя мира следует совершенство творения, чем глубже мудрец понимает сущность вещей, тем оптимистичнее он смотрит на эти вещи. И в этом мы чувствуем принципиальную разницу между собой и античным миром, мы не в состоянии о чем-то говорить в превосходной степени, то есть как о самом прекрасном, выдающемся, высочайшем, умнейшем, совершеннейшем и так далее. Современный мир не восхваляет, но сравнивает. Мы постоянно сравниваем разные состояния и качества друг с другом и ожидаем, что ранние окажутся более плохими, чем новые.

Поэтому мы тоже, на свой лад, оптимисты: мы полагаем, что мир, связи в мире, как минимум, отдельные предметы можно улучшить и оптимизировать. Мы принудительные улучшатели, все, что мы делаем, — это улучшение. К сфере постоянного улучшения относится и мир нашего быта, и машины, и производственные процессы, и медикаменты, и методы преподавания, и условия жизни, и так далее без конца. Мы видим вокруг себя модели, которые требуют своего дальнейшего совершенствования.

В качестве примера Слотердайк берет шариковую авторучку. В античном мире, в мире Платона, шариковая авторучка была бы окончательной авторучкой, за ней не следовало бы ничего более хорошего. Мы же совсем не удивляемся невероятному обилию разнообразных авторучек, тысячам вариаций идеи шариковой авторучки. Невероятная дизайнерская энергия тратится на постоянный поиск улучшений. Давным-давно изобретенный продукт вновь и вновь продумывается так основательно, как если бы его изобретали с нуля.

Но имеет ли здесь смысл говорить о прогрессе? На примере авторучки видно, что первоначальный технический прыжок, который привел к ее изобретению, повторить невозможно. В небольших пределах варьируются все ее составные части, и тем самым создается впечатление, что путь вперед открыт, перед нами длинная дорога без конца.

Возможно, что действительный ход прогресса в том и состоит, что микрооптимизация всегда возможна.

Но в процессе оптимизации всегда есть конец, то есть старые изобретения когда-то переходят в фазу окончательного насыщения. «Я утверждаю, — подчеркивает Слотердайк, — что мы в очень многих областях технической и социальной эволюции сегодня находимся в сфере завершения первоначального обновления».

Таким образом, несмотря на то, что речь постоянно идет о развитии и движении вперед, мы находимся в состоянии застоя. Во многих областях во многих отношениях мы уже прибыли, завершили движение, остановились.

При этом мы еще далеко не научились обходиться с состоянием застоя, не научились его себе мыслить. Мы не умеем описывать мир, который уже находится у цели своего движения, который уже не будет принципиально улучшаться и изменяться, который уже состоялся. Ведь промышленное производство по-прежнему мыслит себя в терминах движения и динамики.

Человек, прибывший к цели, перестает сравнивать то, что есть, с тем, что могло бы быть, он исходит из того, что лучшего уже не бывает, это максимум возможного, он должен быть доволен. А промышленность занята постоянным воспроизводством нашей неудовлетворенности.

Вот тут я вздрогнул. Сказанное Слотердайком прекрасно характеризует ситуацию современной музыки. Улучшение техно или панка, сонграйтерского попа, металла или попсы просто невозможно. Это всё примеры дизайна, вступившего в эпоху насыщения. Возможны, как мы знаем, только микроулучшения, но в принципе мы могли бы расслабиться и слушать ту музыку, что уже есть, никакой дополнительной музыки не надо.

При этом музыкальное производство неостановимо. И его смысл и состоит в том, что вновь производимая музыка нехороша, она не удовлетворяет жажду, которую сама же и провоцирует. После нее хочется еще раз послушать что-то новое: может, в следующий раз повезет, может, все-таки будет лучше и интереснее?