Вера Лукницкая - Николай Гумилев

Как убедительна музыка Баха! Какая мощь доказательства! Доказывать и доказывать без конца: принимать в искусстве что-нибудь на веру - недостойно художника, легко и скучно... Мы не летаем, мы поднимаемся только на те башни, какие мы сами можем построить.

Средневековье дорого нам потому, что обладало в высокой степени чувством грани и перегородок. Оно никогда не смешивало различных планов и к потустороннему относилось с огромной сдержанностью. Благородная смесь рассудочности и мистики и ощущение мира как живого равновесия роднит нас с этой эпохой. Будем же доказывать свою правоту так, чтобы в ответ нам содрогалась вся цепь причин и следствий от альфы до омеги, научимся носить "легче и вольнее подвижные оковы бытия"".

У Гумилева появляются новые знакомства. Более других ему симпатичны историки В. К. Шилейко и В. В. Срезневский, и разговоры с учеными оживляют его давний интерес к истории.

"История - самый опасный продукт, вырабатываемый химией интеллекта. Свойства ее хорошо известны. Она вызывает мечты, опьяняет народы, порождает в них ложные воспоминания, усугубляет их рефлексы, растравляет их старые язвы, ведет их к мании величия или преследования.

Каждый историк трагической эпохи протягивает нам отрубленную голову, которая является для него предметом особой симпатии.

Однако есть исторические факты, подлинность которых никто из историков не оспаривает. Карл Великий был коронован императором в 800 году, и Марьянинская битва произошла 15 сентября 1515 года. Это так, но отбор событий и документов позволяет историку излагать историю, руководствуясь своими предрассудками и симпатиями. История оправдывает все, что пожелает. Строго говоря, она не учит ничему, ибо содержит в себе все и дает примеры всему. Вот почему нет ничего смехотворнее, чем рассуждать об "уроках истории". Из них можно извлечь любую политику, любую мораль, любую философию.

Так называемые точные науки делают возможным предвидение внутри законченной системы и на определенном уровне, однако в истории изолировать системы мы не можем, а уровень не от нас зависит. Поэтому всякое предсказание есть обман.

История не наука, это искусство - место ее среди муз. Кто в расчете на непостижимое будущее решает строить свои действия, основываясь на неведомом прошлом, тот погиб".

Наверное, Гумилеву нравились беседы с учеными-историками, парадоксальные, непривычные мнения. Новые люди, как и путешествия всегда дарили ему новые идеи и новые ощущения. Сближение с новым человеком - всегда путешествие в другой мир. Он жаждал увлекательных разговоров, как всегда жаждал приключений и новых путешествий. И его вечная мечта - Африка - жила в нем.

Приехал в Петербург доктор Кохановский (ученый-путешественник. - В. Л.), был в гостях у Гумилева. Предупреждал его о трудностях путешествия в период дождей...

Из африканского дневника Гумилева: "Приготовления к путешествию заняли месяц упорного труда. Надо было достать палатку, ружья, седла, вьюки, удостоверения, рекомендательные письма и пр. и пр.

Я так измучился, что накануне отъезда весь день лежал в жару. Право, приготовления к путешествию труднее самого путешествия".

Вспоминает Г е о р г и й И в а н о в: "Последняя его экспедиция (за год перед войной) была широко обставлена на средства Академии наук. Я помню, как Гумилев уезжал в эту поездку. Все было готово, багаж отправлен вперед, пароходные и железнодорожные билеты заказаны. За день до отъезда Гумилев заболел - сильная головная боль, 40 температуры. Позвали доктора, тот сказал, что, вероятно, тиф. Всю ночь Гумилев бредил. Утром на другой день я навестил его. Жар был так же силен, сознание не вполне ясно: вдруг, перебивая разговор, он заговорил о каких-то белых кроликах, которые умеют читать, обрывал на полуслове, опять начинал говорить разумно и вновь обрывал.

Когда я прощался, он не подал мне руки: "Еще заразишься" - и прибавил: "Ну, прощай, будь здоров, я ведь сегодня непременно уеду".

На другой день я вновь пришел его навестить, так как не сомневался, что фраза об отъезде была тем же, что читающие кролики, т. е. бредом.

Меня встретила заплаканная Ахматова: "Коля уехал".

За два часа до отхода поезда Гумилев потребовал воды для бритья и платье. Его пытались успокоить, но не удалось. Он сам побрился, сам уложил то, что осталось неуложенным, выпил стакан чаю с коньяком и уехал".

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

28.12.1967

У меня был подлинный (африканский - В. Л.) дневник Гумилева - тетрадь с обожженными углами, плотная, размера листа почтовой бумаги. Эту тетрадь я, как и ряд других материалов, передал в начале войны А. А. Ахматовой на хранение, и она, вместе со всеми материалами, пропала. Впоследствии АА, долго уклонявшаяся от прямого ответа мне, только в 1962 г. рассказала, что все мои материалы, ей переданные на хранение, она, в свою очередь, передала на хранение Серг. Бор. Рудакову, что тот, кому она передала, погиб в штрафной роте, а все материалы остались в руках у его жены Лины Самойловны Рудаковой-Финкельштейн, которая, ничего не понимая в исторической ценности их, а видя в них только материальную ценность, скрывает их у себя и даже из-под полы распродает по высоким ценам каким-то неведомым АА покупателям поштучно.

АА, дав адрес ее, сказала, что не советует обращаться к этой особе, ибо та, понимая, что совершила воровство, с перепугу может даже уничтожить все, чтоб не быть обвиненной в воровстве и спекуляции...

Сегодня, перебирая свой архив, я нашел в нем листок, со сделанными мною в свое время выписками из африканского дневника Н. Г. ...

Помню: дневник был подробным, записано было очень много. А эта выписка сделана из него только для обозначения некоторых моментов хронологии путешествия.

В моей (неподписанной) статье, опубликованной в словаре Б. П. Козьмина об этой экспедиции, мною сказано:

"Весной 1913 г. по представлению ак. В. Радлова был командирован Академией наук в качестве начальника африканской экспедиции на Сомалийский полуостров для изучения неисследованных племен галла, харраритов и др. и для составления коллекций предметов восточноафриканского быта по маршруту: Джибути - Дире-Дауа - Харрар - Шейх-Гуссейн - Гинир. Через полгода вернулся в Россию, привезя коллекции для Музея антропологии и этнографии.

Экспедиция в Африку Гумилева и командированного в том же году Кохановского была первой снаряженной Музеем антропологии и этнографии экспедицией за все время его существования..."

Гумилев получил командировку от Музея антропологии и этнографии Академии наук для поездки в Абиссинию с научными целями. Директор музея В. Радлов написал письмо Чемерзину, в котором попросил русского посланника в Абиссинии получить для Гумилева рекомендательное письмо от абиссинского правительства. Кроме того, Радлов направил просьбу в Главное артиллерийское управление выдать Гумилеву из Арсенала пять солдатских винтовок и 1000 патронов к ним. Академия наук ассигновала для экспедиции Гумилева 600 рублей.