Николай Федь - Литература мятежного века

Забурлили притоны мировой цивилизации. Вокруг русского солдата и русского народа стали образовываться всякие воронки и водовороты. Невозможно перечислить действия и противодействия, поднявшиеся в мире только потому, что русский солдат, спасая свою землю и свой народ, в порыве национального вдохновения спас и остальных. Кто спрашивал? Зачем? Почему? Бундючный, исторически импотентный поляк возмутился, что ему снова придется жить рядом с ненавистными ему русскими, а онемеченный чех вознегодовал по причине своего онемечивания, чем он гордится. И окатоличенные словаки со словенцами, и утонченные до вырождения французы, и сионизированный ростовщик-американец, и теряющие свое национальное достоинство англичане, и вырванные из топок крематориев в концлагерях, и оттого еще более озлобившиеся евреи - все спасенные и освобожденные воздали русскому народу клеветой и ненавистью... И чем больше он думал, тем заметнее мрачнел - и тоска все сильнее сжимала сердце его. А в недрах художественного сознания зрел замысел нового сочинения. Это был роман "Число зверя" (1999 г.).

Сразу же оговоримся: Проскурин поднимает огромные пласты жизни, касается актуальнейших проблем государственной, общественной и индивидуальной жизни соотечественников. Мы же ограничимся рассмотрением лишь некоторых затронутых им вопросов, в основном тех, кои недостаточно глубоко исследованы, а то и вовсе обойденные современной литературой.

Что определяет сложную структуру рассматриваемого романа? Прежде всего своеобразный синтез прошлого и настоящего, включающий в себе вопросы, постоянно тревожащие мыслящего современника - эта тайна народной души, народ и власть, тип правителя государства, правда и кривда. Отсюда стремление художника как можно глубже проникнуть в механизм власти, которую все-таки народ выбирает себе, и понять, что произошло с русским народом и властью в ХХ веке... В связи с этим встает потребность осознать существо идейно-событийного пафоса произведения, вокруг которого возникает контрапункт острых конфликтов и глубоких раздумий, выявляющих смысл событий и тенденций. И еще: как проявилось своеобразие творческого метода и художественного мировоззрения автора произведения "Число зверя"?

Прежде всего укажем на тот факт, что творчество Петра Проскурина отличается неутомимым поиском новых форм отражения действительности, эмоциональной насыщенностью образного строя, четкостью художественного мировоззрения. Его лучшим сочинениям присуща самобытность, обилие глубоких мыслей, равно как и живость и афористичность слога. Он взволнованно пишет о наболевшем и насущном: о Родине, о судьбах обыкновенных людей, о природе и сущем. Выведена целая вереница партийных и государственных деятелей периода брежневского правления - сам Брежнев, Косыгин, Суслов, Хрущев, Андропов, где-то на заднем плане этого группового портрета мелькнули еще две фигуры в масках, приросших к коже лица - это Горбачев и Ельцин. Писатель не шаржирует своих персонажей - они такие, как в жизни: каждый наделен только ему присущим характером, индивидуальными чертами, речью, привычками. Однако всем присуща холодная напыщенность, цинизм и равнодушие, изобличающие полную опустошенность их моральной и духовной сути.

Меж тем образы представителей народа и России, как и прежде, находятся в центре внимания романиста. В то же время в его позднем творчестве все то же высокое напряжение слога и, внутреннее стилистическое родство с народнопоэтической традицией. Вместе с тем в "Числе зверя" художник более философичен и мастеровит, что никак не мешает ему быть по-настоящему искренним и верным истине. И то правда, в годину народных бед и разгула общественного эгоизма настоящие русские писатели всегда находились на острие борьбы за высокие идеалы, они сознательно переходили в стан угнетенных и страждущих, защищая их интересы. Впрочем, в последнее время и таких мало - особенно в столице и больших городах - буквально единицы: все больше духовно измельчавших, слабовольных, а то, гляди, и холуйствующих перед властью. Настоящие - там, на периферии, принявших вместе с народом на себя страшные удары дикого капитализма. И все-таки они не утратили мужества и воли к сопротивлению. Им и суждено возрождать отечественную словесность -больше некому.

Эпоха позора и преступления, т.е. идейная и нравственная капитуляция советской интеллигенции перед буржуазным Западом не поколебала социальных и эстетических взглядов, не заставила Проскурина искать кривых тропинок для приспособления, встраивания в систему нового режима подобно иным утонченникам и буржуазным прихвостням. При этом и в самые мрачные годы реакции не дрогнул он и не делал из своих убеждений секрета. Пока председатель КПРФ танцевал на фразе, будто Россия исчерпала лимит на революции, художник твердо заявил, что народ доведенный нищетой и бесправием до отчаяния, вправе для достижения свободы использовать любые средства вплоть до вооруженного восстания. А как иначе? Власть берут, но не отдают добровольно. Это лишь ничтожества и трусы из руководства ЦК КПСС под улюлюканье и шквал поносной лексики вражески настроенной публики "уронили" власть в придорожную грязь и таким образом предали интересы народов Советского Союза.

Между тем социалистическая система создала великую цивилизацию; если бы в национальной политике возобладала точка зрения Сталина, мы бы были сейчас в совершенно иной ипостаси, с совершенно иными результатами. Что же касается изящной словесности, то, по слову художника, чем больше проходит времени, тем все яснее становится, что "двадцатый век, жестокий, трагический и великий для России век, породил чудо из чудес - великую советскую литературу, которую, настанет срок, признают вершиной духовной устремленности человечества, несмотря на все ее пропасти и обвалы, несмотря на яростный вой русофобов, ибо она возвышала и укрепляла душу человека, звала его к подвигу, которым только и можно спастись во тьме бытия. Да и все остальные социальные достижения советского периода в истории России невероятны! Со временем, когда спадет пелена лжи и все будет поставлено на свои истинные места, они войдут в историю как золотой век человечества. И в этом я твердо уверен".13

Масштаб замысла романа "Число зверя" с особенной яркостью проявляется при освещении соотношения власти и народа. До сих пор зачастую мы имели дело с описанием исторической роли отдельных личностей, волей или иронией судьбы вставших во главе государства, а с другой - с народом, как могучей силой истории, но не предсказуемой, необъяснимой и непостижимой, каким-то неизъясным образом, порою действующей в ущерб своим же интересам. Проскурин ставит вопрос по-иному: у него народ не только творец истории, но и та сила, которую использует властитель для воплощения в жизнь своих честолюбивых замыслов и личных интересов, противоречащих стремлениям и чаяниям того же народа. Это обстоятельство порождает разные типы политиков и цели, которые они преследуют. Создается парадоксальная ситуация: у дальновидного и умного политика, есть свой принцип отношения с народом и государством, но главное со своим собственным "я". И не многие, показывает романист, даже самые проницательные и гениальные могли отделить свое собственное "я" от угрожающе огромной, бесконтрольной, как правило, власти, которой они достигли не только благодаря их собственным усилиям и талантам, но в большей мере в силу стечения обстоятельств и движения разнонаправленности самой жизни.