Николай Федь - Литература мятежного века

Чтобы понять природу социалистической цивилизации, необходимо глубоко разобраться в феномене Шолохова, который бросил яркий луч света на всю мировую культуру XX столетия. Теперь с полным правом можно утверждать, что по остроте и глубине социального анализа, по богатству художественных образов он далеко превосходит все, что создано в наш век. Никто из его современников не обладал такой силой творческой мысли, такой страстностью темперамента и непоколебимой верой в созидательную природу человека, как он. Под его пером оживают гордые и вольнолюбивые люди, поставленные в экстремальные обстоятельства - за или против. Но судьба шолоховских героев - это и его, художника, судьба. Потому-то всякое явление окружающей действительности, каждое историческое событие он измерял "народным аршином", ибо вмещал в своем сердце радость и скорбь, боль, гнев, надежды поколений и, как мы знаем, жизнь целого народа.

Духовное величие Шолохова слишком загадочно для XX века. Бесстрашие его художественного анализа не только смущало и продолжает смущать литературных и политических пигмеев, всяких "обустроителей России", но приводит их в нервную дрожь. И есть от чего. Он рано постиг диалектическую закономерность классовой борьбы (между богатыми и бедными) и показал ее логику на судьбах своих бессмертных образов. Более того, он первый раскрыл в своих произведениях природу русского патриотизма, который всегда был окрашен социальным, а не только национальным чувством. Подобное ни трубадуры общечеловеческих ценностей, ни биологические космополиты не прощают.

Отсюда - резкие колебания в оценке Шолохова, обусловленные социальной напряженностью и глубокими переломами в общественном и художественном сознании, равно как жгучая зависть иных литераторов.

Вспомним: 20-30-е годы - время ожесточенной борьбы с троцкизмом, внутриполитические распри. И в эти же годы сфабриковано "дело Шолохова" о плагиате, более того - назревает смертельная угроза его жизни. Далее. 50-60-е годы - так называемая "хрущевская оттепель", породившая в обществе неуверенность, цинизм и отчуждение. Из нор и щелей, как тараканы, выползают уценители духовных ценностей России, троцкистского и диссидентского толка, а в эпицентре их нападок - автор "Тихого Дона".

Наконец, восьмидесятые-девяностые - паралич общественного сознания, развал СССР. Одновременно с обострением всеобщего кризиса и позора струсившей интеллигенции в обществе усиливается растерянность и пессимистические настроения. А на Шолохова вновь обрушивается мутный поток клеветы, лжи и оскорблений.

Таков удел литератора на святой Руси, о чем свидетельствует и горькое признание Пушкина. "К доброжелательству досель я не привык". Впрочем, у гениального человека мало друзей, зато тьма недоброжелателей и врагов.

* * *

Между тем к этому времени перед литературой во весь рост встали вопросы, один сложнее другого: что есть истина в этом быстро меняющемся мире? Какие идеалы у современника, у нынешнего общества? На чем может остановиться взгляд писателя с любовью, верой и надеждой? Ответить на эти вопросы писатели 70-90-х годов уже не могли.

В этот период в среде творческой интеллигенции усиливается пассивность, внутренний разлад и безверие, сопровождаемые резким ослаблением интереса к окружающей действительности. Вместе с тем утрачивается высокий критерий ценности художественного произведения, что способствует отходу от серьезного социального анализа и сужению взгляда на окружающий мир. Мысль становится суетной и трусливой, а слово - гнило. Не удивительно, что этот период не отмечен крупными художественными явлениями. Литература двигалась как бы по замкнутому кругу, варьируя избитые темы, характеры и сюжеты.

Если сравнивать литературу 70-90-х с литературой первых послеоктябрьских десятилетий, находящуюся в сложнейших социально-политических и цензурных условиях, - то общий итог будет не в пользу первой. Тогда сквозь толщу запретов, идеологического давления и репрессий пробивались крупные таланты, сохранившие и развившие высокие традиции классики и составившие достояние русской изящной словесности XX века. Что дали 70-90-е? Даже то, что обрела литература в двадцатые-шестидесятые, они растеряли.

Повесть-сказка Шукшина "До третьих петухов" как бы выламывалась из этого порочного круга, вносила свежую струю в литературу. В центре шукшинского смехового мира образ чудика-дурачка, странного человека, нередко попадающего в комическую ситуацию. "Есть на Руси еще один, - писал Шукшин, - в котором время, правда времени, вопиет так же неистово, как в гении, так же нетерпеливо, как в талантливом, так же неистово и неистребимо, как в мыслящем и умном. Человек этот - дурачок. Это давно заметили (юродивые, кликуши, странники не от мира сего - много их было в русской литературе, в преданиях народных, в сказках)". И, обостряя проблему, он продолжал: "Герой нашего времени - это всегда "дурачок", в котором наиболее выразительным образом живет его время, правда этого времени".

Шукшин опирался на традиции русской литературы, в которой юмор и сатира играли огромную роль в деле пробуждения самосознания русских. Именно смеху, начиная с сатир Кантемира, комедий Капниста ("Ябеда"), Фонвизина ("Недоросль"), а затем Грибоедова ("Горе от ума"), Гоголя ("Ревизор", "Мертвые души") и беспощадного сатирического пафоса творений Сухово-Кобылина ("Свадьба Кречинского") и Салтыкова-Щедрина, - русская литература обязана своими крупными успехами в борьбе за демократизацию общественной жизни. Их смех звучал как приговор злу. История смеха - это история борьбы за правду, борьбы за человеческое достоинство. В кромешной тьме бесправия смеются только безумцы. "Бывает время, - писал великий Гоголь, - когда нельзя устремить общество или даже все поколение к прекрасному, пока не покажешь всю глубину его настоящей мерзости, бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого". Так комический жанр был включен в сферу идеологии и острой социальной критики.

После Шолохова мы перестали смеяться. И только по недосмотру власть предержащих в сочинениях отдельных русских писателей еще звучал приглушенный смех.

Дурак-чудик Шукшина, как и традиционный дурак русских сказок, полон решимости постоять за правду. Но если сказочный Иван-дурак, как правило, берет верх над злом и несправедливостью и выходит победителем в самых тяжелых ситуациях, то шукшинскому дураку уготована не столь завидная участь и далеко не всегда дело, ради которого он подвергается унизительным притеснениям, торжествует. Силы зла слишком велики, чтобы без боя восторжествовали добро и справедливость.