В. Пономарёв - Тайны знаменитых фокусников

И здесь во всех концах зала, перебивая друг друга, заговорили люди. Потом они начали переговариваться друг с другом, без стеснения бросая нелестные отзывы об артисте.

Маккабей бессильно развел руками и, обратясь к публике, сказал, что ему не дают говорить, посему он вынужден покинуть сцену, так и не объяснив, что такое чревовещание.

Когда он уходил, раздалась еще одна ироническая реплика: «Не везет ему, он вообще не умеет чревовещать». Вконец «сконфуженный» Маккабей был «вынужден» удалиться.

В книге «Чревовещание, имитаторство, звукоподражание и дрессировка животных» приводятся интересные подробности об этой забавной вентрологической сценке. «Голоса из зала» были совершенно различными: тут и шамканье старика, и мальчишеский выкрик, и визг дамы, прерываемый лаем собаки. В конце концов голоса начинают раздаваться над головой артиста, а он смешно отмахивается от них, как от комаров. Это свидетельство того, что Маккабей блестяще владел «полетностью» звука. «Артистичность исполнения была великолепна, — пишет Шульц. — Г-на Маккабея вызывали множество раз, но, когда он выходил, как бы стесняясь, кланялся, каждый раз сквозь шум аплодисментов слышались сердитые голоса — естественно, его голоса. При этом его рот казался совершенно неподвижным».

Щульц рядом с Маккавеем ставит немца Шрейбера, дававшего представления в больших, городах Германии. Шрейбер довел искусство до совершенства. Во время исполнения номера он подставлял к губам зажженную свечу, и пламя ее оставалось совершенно спокойным. Он заставлял эхо своего голоса раздаваться из любого места в театре по желанию публики. Собственные возгласы он произносил своим голосом, а соответствующее ему эхо — посредством чревовещания. У Шрейбера была собака, которую он выдрессировал так, что когда он обращался к ней с какой-либо репликой, то Неро (так звали собаку), как бы отвечая, раскрывал пасть и делал движения головой. Зрителям казалось, что четвероногое отвечает на вопросы, хотя ясно, что делал это за нее Шрейбер.

Артист разыгрывал с Неро забавные сценки.

Однажды, зайдя с собакой в ресторан, он заказал телячью котлету. Неро сидел возле стола и провожал взглядом каждый кусок, который хозяин отправлял в рот. Потом Неро «не выдержал» и ясно произнес: «Что же ты мне ничего не даешь, я ведь тоже есть хочу». Шрейбер как ни в чем не бывало ответил собаке: «Можешь подождать — поди под стол, Неро повиновался, но продолжал высказывать свое неудовольствие: «Ты мне всегда говоришь, чтобы я ждал, а в конце концов бросишь голую кость и больше ничего… Да и вообще, ты стал обращаться со мной довольно скверно — это бессовестно с твоей стороны пользоваться тем, что я собака». Сидевший рядом англичанин был так поражен подобным феноменальным явлением, что решил купить собаку. Шрейбер назначил баснословную сумму, но англичанина это не остановило. Когда дело дошло до прощания с хозяином, Неро начал отчаянно визжать и лаять. Увидев, что новый хозяин надел на него ошейник и собирается его увести, пес отчетливо сказал: «Коли так, я с этого момента не скажу ни слова».

Таким вот образом Шрейбер, первоклассный вентролог и остроумный человек, блестяще вышел из создавшейся ситуации.

В Германии гремело имя Шрейбера, а в Англии в это время приобретал известность чревовещатель Туртон. Он давал свои представления в Лондоне, в Кристалл-Паласе, во всех крупных городах Бельгии.

Туртон представлял небольшую сценку, где он, изображая скупого, одновременно говорил и за восемь слуг совершенно разными голосами. Он неподражаемо имитировал голоса животных, великолепно используя это в номере, которым непомерно удивлял зрителей. Сцена представляла собой комнату с закрытым окном. Туртон подходил к окну и открывал его. И сразу до слуха публики доносилось мычание быка, ржание лошади и гоготанье гусей. У Туртона на лице не шевелился ни один мускул, словно он не имел к этому никакого отношения. Искусство его было настолько ювелирно, что когда он медленно закрывал окно, то крики животных стихали постепенно.

Необычайно популярен был англичанин Александр Стивен.

Играя в труппе знаменитого лондонского театра «Друри-Лейн», он как драматический актер ничем особенным не выделялся. Однако сценическая школа, которую он прошел на театральных подмостках, позволяла ему стать подлинным мастером в жанре вентрологии. Его номер, с которым он выступал много лет, назывался «Лекция о головах».

«На сцене стояли бюсты из папье-маше с характерными лицами и подвижными нижними челюстями, в различных париках, которые тогда свидетельствовали о принадлежности к тому или иному сословию. Стивен прохаживался между бюстами и вел с ними диалог, а головы придворных врачей и адвокатов, лавочников, крестьян и рыбаков на разные голоса перебрасывались репликами с ним и друг с другом». — Так описывает выступление Стивена известный искусствовед М. А. Тривас. Следует добавить, что шутки кукольных персонажей артиста носили явно политический характер и были для того времени достаточно смелыми. Стивен высмеивал напыщенных, сластолюбивых придворных, их алчность, продажность.

Атмосфера вольности, царившая на представлениях Стивена, объяснялась главным образом тем, что он приехал в Англию из США, где были более демократичные нравы.

В истории Европы был случай, когда талантливый вентролог повлиял на судьбу целого государства.

…10 августа 1792 г. французский народ сверг монархию. Страна стала республикой. 29 августа границы революционной Франции пересекли армии интервентов. Их авангардом был отряд французских дворян-эмигрантов. Костяк 80-тысячной интервенционистской армии составляли пруссаки. 2 сентября пал Верден. Главнокомандующий войсками контрреволюционной коалиции герцог Брауншвейгский считал, что французская армия не сумеет оказать сопротивление отборным прусским дивизиям. Действительность оказалась совсем другой.

20 сентября у селения Вальми прусские войска после артиллерийской канонады предприняли попытку наступления на французские позиции. Атака не принесла ожидаемого успеха. Революционная армия выдержала испытание огнем. Вскоре началось общее отступление пруссаков, довольно быстро покинувших территорию. Причины такого поспешного отступления, почти бегства, не совсем ясны. Наполеон I считал это наступление загадкой. Неудача под Вальми не носила такого серьезного характера, чтобы вызвать последующее отступление. Канонада у Вальми была смехотворной, а действия прусской армии носили такой жалкий характер, что больше напоминали имитацию наступления, нежели серьезные атаки. Решительный натиск, безусловно, мог изменить ход сражения в пользу пруссаков.