Александр Брагинский - Жерар Депардье. Чрезмерный человек

«Письмо отцу» в какой-то степени приподнимало покров, который члены этой большой семьи тщательно набрасывали на все, что их касалось. Об этом сказано самим Жераром: «Ты нас долго приучал вести себя так, будто мы невидимки».

Наверное, против этой роли «невидимки» и был направлен первый бунт юного Депардье. Можно предположить, что Деде и Лилетт, сами того не желая, вырастили бунтаря, которым он предстает во многих фильмах.

Бунтарем выказал себя однажды сам Деде. Это случилось в 1940 году, когда Франция подверглась оккупации нацистской армией и страна была поделена на две зоны – оккупированную и так называемую «свободную». Демаркационная линия между этими зонами проходила в нескольких километрах от Шатору. Деде было 17 лет и ему грозила отправка в немецкий трудовой лагерь за Рейном. Чтобы избежать этого, Деде решает бежать в Швейцарию. Ловко обходя немецкие посты, он добрался туда и провел несколько лет в лагере для беженцев.

Вернувшись в начале 1944 года в Шатору, он быстро женится. В семье швейцарская эпопея Деде была известна и часто с восхищением обсуждалась детьми.

Итак, поженившись, молодые Депардье поселятся в новом тогда и не обжитом еще районе Шатору – Омелоне, где в доме 39 по улице Маршала Жоффра проживут до 1975 года, когда Жерар купит им собственный дом.

Молодой Депардье, стало быть, рос в семье, где не ощущал особого покоя. Он рассказывал автору книги о нем Полу Шуткову: «Я был веселым ребенком, который шел ко всем навстречу. Был улыбчив, с открытым взглядом, отнюдь не обременительным для других членов семьи. Я был простым мальчиком, белокурым, голубоглазым, здоровым и находчивым». В одном из интервью Жерар парадоксально утверждал, что ему повезло родиться в бедной и малообразованной семье. Его везение заключалось в полной свободе, никто не воспитывал его, не докучал «моралью строгой». Он был предоставлен самому себе, мог делать, что хотел и когда хотел. Его воспитывала улица.

Лишившись работы по профессии, Деде соглашается стать разнорабочим, а потом и просто уборщиком на фабрике. Чтобы избежать попреков жены, вынужденной сводить концы с концами на пособие для детей, он стремится сбежать из дома, частенько возвращается глубокой ночью в стельку пьяным. Лилетт постоянно в конфликте с ним. Старшие мальчики, убегая из дома, с наслаждением окунаются в ночную жизнь Шатору, заглядывают в питейные заведения, кафе, с удовольствием слушают американскую музыку. Жерар быстро растет и выглядит много старше своих лет. Это сбивает с толку, вызывает уважение сверстников. Лидером он был с детства. Сначала возглавлял ватагу таких же сорванцов, а потом ему охотно стали подчиняться парни постарше.

В Омелоне со временем стали селиться семьи американских офицеров и зажиточных французских чиновников. По идее, он не должен был общаться с их детьми, но Жерар был весьма коммуникабельным и поэтому в школе дружил и с чадами этих «толстосумов», как их называл Деде. Члены семьи Депардье выглядели белыми воронами в Омелоне. Но это никогда не смущало Жерара. Конечно, у его сверстников из состоятельных семей были другие заботы и другие развлечения. Дети богатых летом отправляются на курорты, а Жерар едет к дальним родственникам в деревню. Занимается хозяйством, встает рано, ложится поздно, ухаживает за скотом. В тринадцать лет он выглядит на все восемнадцать: рост под метр восемьдесят, вес за 80 кг. У него много друзей среди американцев, с которыми он разговаривает на какой то дикой тарабарщине. Однако GI его понимают. Словарный запас Жерара пополняется жаргонными американизмами, что весьма забавляло его заокеанских собеседников. Они охотно угощали этого здоровенного «френчи», который пьет, как поляк – так говорят во Франции, впрочем, без всякой злобы. Но, напиваясь, он часто не в силах был добраться до дома, так что мать отправляла на поиски своего любимца его старшего брата. С Аленом они дружили, вместе крали канистры с бензином на американской базе, потом продавали его, а на вырученные деньги покупали пластинки с популярными тогда американскими певцами. Эта музыка гремела в их доме, добавляя еще новые децибелы в и так грозовую атмосферу логова Депардье.

Лет с тринадцати он увлекается боксом. В Шатору открылась боксерская школа, которую возглавил некто Жеблонский, выходец из Польши. У Жерара он находит большие способности и уделяет ему много времени. Если бы тот остался в родном городе и активно тренировался, он мог бы стать профессионалом. А пока Жеблонский отправляет его спарринг партнером знакомого американца на базу НАТО. В одном из боев противник изменит натуральную форму его крупного носа. И этот нос «скобкой», как скажет кто-то позднее, всегда будет напоминать ему о ринге. Он не был пай-мальчиком. Свои здоровенные кулаки он нередко пускает в ход во время разборок конкурирующих молодежных шаек, вожаком одной из которых он был. За участие в потасовках, кражи и угон машин жандармы не раз увозили его в своем фургоне. Вызванная в полицию, Лилетт забирала сына: ведь он несовершеннолетний и его отдают ей на поруки… до следующего раза со «строгим, последним сто первым предупреждением».

Будучи весьма изворотливым парнем, Жерар легко, когда ему хотелось, проникал на базу НАТО. Здесь можно было поплавать в бассейне, покататься на роликах, для чего построен скетинг-ринг, погонять мяч с опытными футболистами, ведь в школьной команде его окружают «сопляки». Тут же куда все серьезнее и интереснее.

На американской базе он подружится с молоденькой негритянкой, с которой будет кататься на роликах и прохаживаться в сумерках, взявшись за руки. «Я был страшно застенчив, – вспоминал он позднее. – У Рони были нежные губы и блестящие черные глаза. Но объясниться ей в любви я не решался. Я и на родном то языке не смог произнести „я люблю тебя“, а уж о том, чтобы сказать это по-английски, не могло быть и речи». К тому же он видел неодобрительные взгляды белых солдат и не раз слышал, что негоже, мол, ему «якшаться с черномазыми». Но все равно заразить его бациллой расизма американцам так и не удалось.

Жерар, став своим человеком на базе, торговал всем, чем можно: виски, сигаретами, перепродавал американские рубашки и джинсы. Это называлось «контрабандой». Однажды один из его посредников попался с товаром и загремел в полицейский участок. Он с потрохами выдал Жерара жандармам, и того, хотя он все упорно отрицал, засадили на три недели в тюрьму. Не помогли и мольбы матери.

Любви его в довольно раннем возрасте научили две молоденькие парижские «жрицы любви» Ирэн и Мишель, приезжавшие в Шатору на заработки. Одна из них по происхождению была русской и просила, чтобы ее называли Ириной. Мишель сделала ему первую наколку на плече в виде звездочки, а позднее к ней добавила наполовину раскрашенное сердечко. Иногда Жерар даже по нескольку дней жил у них в гостинице на озере Бель-Иль, где они снимали крошечный номер на двоих. Но юный Депардье не только пользовался их услугами, он был их защитником и покровителем. Жерар не раз спасал девушек от буянящих клиентов, выставляя тех за дверь. Чем-чем, а силушкой его природа не обделила. Понятно, молодой Жерар был любимчиком обеих девушек. Они заверяли его, что он найдет в жизни свою путеводную звезду к успеху, а сердце подскажет, как действовать. Жерар не относился к ним, как к шлюхам, считал их такими же бунтарками, как и он сам. Они рассказывали ему, что ушли из дома в знак протеста против буржуазных нравов, царивших в их семьях, твердо решив отныне стать независимыми, свободными. Им было по девятнадцать лет, а Депардье всего четырнадцать. Они очень веселились, видя неопытность Жерара, и немало гордились его несомненными успехами на «ложе любви» в их скромном гостиничном номере. Смеясь, девушки предлагали ему стать их «менеджером». Но подобная роль его мало привлекала, он и так готов был защищать этих «жриц любви», не претендуя на проценты. В общем, он сохранил о своих первых опытах в любви самые нежные воспоминания. Главное, они не сделали его циником, смотрящим на женщин чисто утилитарно. Ведь не случайно он, как мы узнаем позже, так рано женился.