Александр Брагинский - Жерар Депардье. Чрезмерный человек

Я чувствовал себя хорошо, ощущая силу настоящего времени. Больше всего я боялся после смерти отца и Лилетты потерять ощущение их присутствия в нашем настоящем. Оно обладает силой именно потому, что оно есть. Это то, что называется жизнью. С ее запахами и болезнями. Одна смерть похожа на другую, один уход – на другой. А вот наше настоящее подобно огню, оно обжигает. Оно мешает остановиться. Любить прошлое – сомнительное дело. Я не хотел бы походить на свои воспоминания. Правилом в жизни моих родителей было время, биение сердца часов – тик-так, тик-так.

Смерть их обоих была для меня подарком. Мы никогда не умели разговаривать друг с другом, не причиняя боли.

На Рождество у меня была голая елка. Без подарков. Я родился 27 декабря… Я не собирался говорить об этом… Еще скажут… В общем, Лилетта не хотела меня, она часто рассказывала мне об этом. Я родился через два дня после Рождества. Она никуда не могла уехать, она не получила подарков, ибо Рождество 1948 года принесло ей только боль, вероятно, сильную боль. Она говорила мне, что, давая мне жизнь, она словно лишала себя оной. Мое рождение было похоже на ужасный рождественский подарок. Подарок для бедных: ботинок с апельсином внутри. По мне – самый прекрасный подарок.

Теперь с этим покончено. Их смерть подобна ранцу, который выпал из рук. Это значит, что теперь я буду ездить без багажа. Станет легче. Но с каждым уходом путешествие сокращается. Смешно сказать, я кончаю эту книгу с чувством облегчения. Я не понимаю попугаев, которые трещат о страхе перед листом чистой бумаги. В этом листе нет ничего страшного. Меня больше пугает исписанная страница, почерневшая от строчек, она впечатляет. Да, именно так: я испытываю страх перед написанной страницей.

Депардье . После «Вальсирующих» мне пришлось бороться, чтобы избежать ролей «симпатичных подонков», которые стали предлагать со всех сторон. Одновременно я стремился сохранить преемственность с другими, очень разными ролями. Все равно пришлось сняться в большем числе ролей подонков, чем можно себе представить. Это – и амбициозный врач в фильме «Семь смертей по одному рецепту», и аристократ-жулик в «Сахаре» и дрессировщик в «Собаках». Разве они в какой-то мере не подонки? Как впрочем, и «Тартюф» Мольера, роль которого я играю в театре.

Я часто интересовался отрицательными персонажами, в которые страстно хотел вдохнуть жизнь, эмоции, двусмысленность, чтобы получился новый, помимо всего, характер. Теперь, возможно, я обращусь к более положительным образам.

Очень важно, чтобы каждый режиссер рассказывал в кино историю, как ему это хочется. Иногда для этого необходимы значительные средства, в других случаях – нет. Маргарите Дюрас не потребовались миллионы, чтобы снять «Грузовик». Зато для съемок «1900» («Двадцатый век») Бертолуччи понадобились огромные деньги.

Я не нахожу ничего унизительного, снимаясь в картине, которая делает большие сборы – «Семь смертей по одному рецепту» или в фильме, который нравится американцам – «Приготовьте носовые платки». А вот «Тартюфа» вместе с Франсуа Перье мы будем играть не в Государственном театре, на субсидии, а в частном театре.

«Мой американский дядюшка» – история более интимная и более психологически тонкая, чем «Грозовая Рози». Три персонажа фильма принадлежат к трем разным социальным группам. Роже Пьер – состоятельный буржуа, Николь Гарсиа – рабочая коммунистка, а я – крестьянин-католик. Женщина работает с одним из них и спит с другим. Каждый переживает кризис, эволюцию и развязку. Ален Рене касается также темы заторможенности сознания. Все это в одной строчке не резюмируешь. В любом случае фильм будет весьма любопытным.

А Трюффо («Последнее метро») просил нас не рассказывать сюжет. На него сердиты за то, что он не пустил журналистов на съемку, а ведь его можно понять. В этом фильме, где события происходят в эпоху оккупации, ему надо, чтобы актеры весь день жили в обстановке подполья, которая напоминает то, что было в истории. И поэтому работа идет очень плодотворно. Запертые весь день в театре, одетые по моде 1942 года, мы испытываем чувство, будто перенеслись на корабле времени на 38 лет назад. Поэтому игра всех актеров выиграла в подлинности.

Два года назад моя жена написала песни, которые хотела исполнить сама. А мне вдруг захотелось их спеть, потому что они мне очень подходят по духу. Это не каприз. Когда я пою, то делаю это так же серьезно, как когда играю.

Я считаю, что киноактер лишь обогащает себя, играя в театре и пытаясь петь. Особенно, если идет на риск, как это будет со мной на сцене в ближайшее время.

Конечно, мне было бы приятно получить «Сезара» или «Оскара», это бы доказало, что я хорошо сделал свое дело. Но в отличие от американцев, которые прекрасно с этим справляются, не знаю, смогу ли я поехать за призом. Роль лауреата может оказаться единственной, в которой я буду себя чувствовать не в своей тарелке.

Вопрос. – Уже поговаривают о «феномене Депардье». Что вы сами думаете об этом?

Ответ. – Я думаю… я не думаю об этом всерьез. Могу лишь сказать, что у меня масса предложений. Я спрашиваю себя, хватит ли времени, чтобы все рассмотреть… Надеюсь, никогда не стану предметом, который будут разбирать по частям. На деньги мне наплевать. У меня еще есть голова на плечах. —

Расскажите о вашем дебюте в кино, а сначала о детстве.

– Я родился 27 декабря 1948 года в Шатору. В большой семье, где было шестеро детей. С 12-ти лет я уже жил своей жизнью. Уже в этом возрасте я весил больше 60 кг. В 13 лет я дружил с ребятами 18-ти и 20-ти лет. Я следовал за ними. Мы грабили ювелирные лавки, крали машины… Мне были знакомы трибуналы и судьи, тюрьма, условное освобождение. Наводненный американскими солдатами, Шатору был очень оживленным городком. Здесь промышляли шесть десятков проституток. Они ко мне хорошо относились! В 13 лет я ушел из дома. Работал на пляже на Лазурном берегу. Был убежден, что умею кататься на водных лыжах и знаю английский после того, как прослушал кучу пластинок Элвиса Пресли. Когда меня спрашивали, чем я занимаюсь в жизни, я отвечал: «Играю в театре». И уточнял, что речь идет о Национальном народном театре (ТНП), ибо я знал только о его существовании.

– Так родилось призвание?

– Знаете, когда оказываешься перед судьями или жандармами, это включает воображение. Следовало сыграть талантливо и с волнением свою роль, чтобы тебя выпустили из кутузки. Кроме того, я часто ходил в кино. Потом я шатался по свету до 15 лет. Исколесил всю Европу, без паспорта, но имея удостоверение, выдаваемого обычно слепым. Я получил его, продавая потихоньку мыло.