Николай Горчаков - Режиссерские уроки К. С. Станиславского

А я, как зритель, хочу знать, что такое гениальность. Дайте мне почувствовать гениальность Мольера. Пусть даже как актера. Но и этого нет. Жизнь человека показана, а артистическая жизнь, жизнь художника не показана. Может быть, слишком много ярких событий вокруг Мольера и они закрывают от нас его гений, отнимают у автора место и время в его пьесе, которое он мог бы отдать сценам Мольера. Вам не приходило это в голову, Михаил Афанасьевич?

М. А. Булгаков. Говорю со всей откровенностью, Константин Сергеевич, от чистой авторской совести: эту сторону больше выявить нельзя. Монологами, как вы сами сказали, здесь не поможешь, а гениальное произведение Мольера «Тартюф» в этой пьесе не сыграешь.

К. С. Подойдемте к Мольеру с другой стороны. Друзья Мольера, его близкие у вас мало его любят. Они не обожают еще на все сто процентов, — так, кажется, теперь говорится, — талант Мольера. Причем необходимо, чтобы это обожание было совершенно искренним. Для всех, кто его окружает, он гений. Представьте себе, в какое они придут состояние, когда увидят, что этого гения обманывают, хотят растоптать. А ведь вокруг Мольера есть люди, которые это ясно видят и понимают: его первая жена Мадлен, Ла-Гранж, Бутон…

М. А. Булгаков. Это совершенно справедливо. Гениальность Мольера должны сыграть актеры, связанные с ним действием и сюжетом пьесы…

К. С. Не только они, но и у самого Мольера должны быть сцены, в которых блеснул бы его гений. Он у вас много физически действует, простите за грубое выражение, даже много дерется, это неплохо для роли. Но рядом с этими сценами надо дать и сцены, где он творит. Что хотите — пьесу, роль, памфлет.

М. А. Булгаков. Он, кажется, памфлетов не писал…

К. С. Потихонечку от всех, наверное, писал — они могли быть неопубликованы. Позвольте, а на своих противников, актеров итальянского театра? — Писал…

М. А. Булгаков. Вы правы…

К. С. Это не важно, что он писал: письма королю, памфлеты, но чтобы я видел его в творческом процессе, видел его вдохновение. Пусть смеется и плачет в процессе творчества. Приходит в отчаяние, радуется и неистовствует, но не в форме драки. А то он у вас, не обижайтесь на меня, я сознательно преувеличиваю, драчун какой-то. В первом акте бьет Бутона, во втором — Муаррона, в приемной короля у него дуэль…

М. А. Булгаков. У него был вспыльчивый характер, да и времена были такие, что подобные эксцессы встречались на каждом шагу. Меня это не беспокоит. Меня больше волнует, что у нас не получаются массовые сцены, особенно «кабала святош». Вас шокируют драки, а мне кажется, что они будут держать зрителя в напряжении: вдруг Мольера зарежут. Зритель должен бояться за жизнь Мольера.

К. С. Я с вами вполне согласен. «Святоши» из кабалы не спорят о «Тартюфе» и Мольере с пеной у рта. Я хотел бы, чтобы все три линии пьесы — пышность двора, артистический мир, окружающий Мольера, и где-то под землей заседающая кабала святош — составили три стороны треугольника, в котором бы и развивалось действие. Но центром треугольника должен быть Мольер, его личность, его гений.

М. А. Булгаков. Его фигура станет во весь рост, если вокруг него будут тоже яркие большие фигуры. До тех пор, пока архиепископ у него не станет фанатиком, действующим совершенно серьезно, как фигура «идейная», Мольер не обретет своего значения. Архиепископ во имя своих «идей» идет на убийства и преступления.

К. С. Мне хотелось бы все ваше внимание сосредоточить на Мольере. Все остальное — обстановку заседания кабалы, палачей, убийцу, даже архиепископа — мы можем сделать силами театра, актерской игрой, а вот с Мольером мы без вашей помощи как автора не справимся. Может быть, я неясно выражаюсь?

М. А. Булгаков. Нет, Константин Сергеевич, вы совершенно ясно выражаетесь. Я думаю, что виртуозность, с какой играет Мольер последнюю сцену в своей пьесе «Мнимый больной», должна раскрыть силу его таланта и вызвать к нему любовь зрителя. Мы, к сожалению, сегодня не показали вам этой картины. Боюсь, что моя авторская работа по пьесе закончена, и дальнейшая судьба ее находится в руках актеров…

К. С. И все-таки я как-то неудовлетворен… за Мольера. Разве у него нет сознания, что он много дал своему обществу, своему времени, а взамен ничего не получил?

М. А. Булгаков. Он не сознавал своего значения…

К. С. С этим я буду спорить. Он мог быть наивен, но он не мог не сознавать, что он замечательный писатель. Если гений не осознает своего значения для окружающих, то мы особенно обязаны показать его гениальность. Кое-где, правда, у вас есть на это намеки, и надо, чтобы актеры и режиссеры обратили на них сугубое внимание. Но главное, чего мы хотим от Мольера? Чтобы любили его за талант, за то, что он великий сатирик, за какие-то его необыкновенные словечки. Как у Чехова, помните? Человек описан как будто очень серьезно: «он очень умный, воспитанный, окончил университет…» — и вдруг последнее добавление: «даже за ушами моет». Вот эти последние словечки окрашивают сатирически весь образ. Так сказать о ком-то может большой талант. Хочется чего-то подобного в тексте, которым говорит Мольер. У него ведь по пьесе много поводов к характеристике окружающих: Людовика, архиепископа, вельмож. Возвращаюсь опять к своей мысли о том, что нам должно быть обидно за Мольера, что он так много отдал таланта, сил, своего труда и так мало получил взамен от жизни. Повторяю, подготовительной работы сделано очень много. Но вы все взрослые, зрелые художники. Даже самая молодая из вас, Ангелина Осиповна Степанова, пробыла в театре десять лет, сыграла много ролей. Не бойтесь сознаваться в своих ошибках. Не слишком ли много показано у вас в спектакле интимной жизни Мольера, я не боюсь даже сказать — мещанской, а взглядов гения нет. Поставили ли вы все, включая и автора, перед собой вопрос: для чего живет Мольер? По-вашему, выходит, для Арманды, чтобы любить ее. А по-моему, чтобы без пощады обличать всех, обличать пороки своего времени. Я не требую и не жду от автора обличительных монологов. Но нужно это показать очень ярко. Обличая всех — доктора, шарлатана, святош, скупых, невежд буржуа и аристократов, — он ведь тем самым восстановил против себя всех.

Единственно, чем он держался — покровительством короля, а когда тот отошел от него, его никто не поддержал.

М. А. Булгаков. Я дам несколько фраз о том, что король лишил Мольера своего покровительства. Это хорошая мысль.

К. С. Также хорошо бы добавить несколько мыслей о «Тартюфе», которые утвердили бы значение Мольера как сатирического писателя, тогда мне будет ясней бешеная злоба кабалы против Мольера. Я убежден, что, внешне относясь к королю почтительно, Мольер думает: «Я тебя люблю, но ты все-таки, Людовик, мерзавец…»