Вениамин Фильштинский - Открытая педагогика

Тут я выдерживаю паузу.

— Нет, пожалуй, начнем с еще более простого, с самого-самого элементарного… Впрочем, не знаю, получится ли… (Заинтересованы.) Ладно, начнем с… (держу паузу) камня. Можете ли вы сыграть роль простого элементарного камня?.. (Насторожились.)

И дальше рассказываю обстоятельства.

…Где-то на Севере… может быть, на Карельском перешейке… на поляне…недалеко от дороги…вразброс лежат камни, валуны… Они разных размеров, но, в общем, довольно крупные, величиной с присевшего человека… Начало осени… Хорошая, хотя и переменчивая погода… То солнышко, то легкий ветерок… Сейчас солнечно. Тишина, лишь одинокая птица посвистывает…

Вот и задание: побыть некоторое время камнем… Всего лишь камнем… Что может быть проще: не зверем, не птицей, не божьей коровкой даже, а простым камнем… Действуйте…

Студенты — кто сгорбливается, кто приседает, кто просто ложится на ковер, сгруппировав тело, — затихают…

В чем своеобразие этого упражнения? Оно исключает любую физическую активность, ведь у камня нет ни рук, ни ног, он не может двигаться, он лишен мимики, у него нет лица. В то же время, уж коли тебе предложено побыть камнем (предложена «роль»), какую-то активность ты должен проявлять. Какую же? Естественно, внутреннюю. При внешней неподвижности с тобой, с твоим организмом, в твоей голове должно все же что-то происходить. Впервые тебе, студенту, становится ясно, что ценность твоего пребывания на площадке — в богатстве внутренней жизни…

Тем временем я стараюсь помочь «камням» зажить внутренней жизнью. Я предлагаю не только ощущать внешние природные и прочие воздействия (это мы уже «проходили»), но и думать, воображать. Что значит думать? Это значит проговаривать, проборматывать какие-то внутренние тексты. Скажем, пока так. Пусть «камни» этими текстами сперва всего лишь фиксируют ощущения. Например, пусть «камень» бормочет: «…Солнышко пригревает правый бок, но вот левый замерз…». Тем временем я стараюсь руководить погодой. Говорю, к примеру: «Накрапывает дождь… прекратился… подул ветерок». Иногда я начинаю и физически воздействовать на «камни»: хожу между ними, на какой-то «камень» присаживаюсь, до какого-то лишь дотрагиваюсь пальцами, что, естественно, сразу приводит «камень» к предположению, что на него села птица или проползла по нему гусеница… Потом некоторые «камни» я переворачиваю — это им почему-то очень нравится… Я, между тем, настаиваю, чтобы проговаривание внутреннего текста продолжалось… Они бормочут…

Итак, «камни» в какой-то мере уже и ощущают, и думают. Тогда я прошу помощника включить магнитофон. На специально подготовленной фонограмме записаны топот копыт приближающихся коней, песня, затем удаляющийся топот… Будто бы проехал конный отряд. И тогда у «камней» разыгрывается воображение. Они представляют каких-то всадников, каких-то людей. Так, одному из «камней» показалось, что когда-то здесь уже были люди, среди них был какой-то черноусый, они тогда спешились и расселись по камням, был еще какой-то мальчик и т. д. В общем, в воображении «камней» возникли некие картинки… Упражнение закончено. Обсуждаем.

— Вам было интересно?

— Да, очень.

— Были ли у вас моменты, когда вы чувствовали себя камнями?

— Были.

— Ну, вот вам и первые роли. Я вас поздравляю! Впрочем, не удивляйтесь, но я вас должен похвалить именно за то, что «ролей» не было. Вы не играли «роли». Вы не притворялись камнями. Играть на сцене — это, значит, быть, а не притворяться. А вам удалось, пусть несколько секунд, но побыть камнями. Это хорошо… А что вам мешало? Я — своим хождением? Понятно. А потом привыкли? Ну и хорошо. А что вы подумали, когда я вас переворачивал? Что какой-то мужик искал червей для рыбалки? Хорошо, пусть так.

…Затем мы делаем выводы из проделанного упражнения. Из каких же элементов состоит внутренняя жизнь (человека, животного, камня — любого существа)? И мы приходим в итоге к понятию некоей триады. Это, конечно же, схема, модель, но все же…

Первый элемент — это физические ощущения. (Наш «камень» чувствовал, как по нему ударяют капли дождя, потом чувствовал, что пригревало солнышко, что под ним было сыро, что по его «спине» ползла гусеница…).

Во-вторых, — это думанье, мысли («камень» формулировал, что для пего хорошо, что плохо, сравнивал, бормотал, шептал…).

В-третьих, — воображение (у «камня» была своя маленькая биография, некое прошлое, от которого остались какие-то «картинки», проезд всадников, например, а, возможно, и какие-то мечты о будущем…).

Итак, физические ощущения плюс мысли, плюс воображение. Конечно же, повторю, это грубая модель, грубая временная рабочая схема. Это верно все же для условного, примитивного существа. Ведь в случае с человеком все гораздо сложнее. Во-первых, у человека есть исходное физическое самочувствие: он здоров или болен, молод или стар, худой, как былинка, или толст и одышлив. А уже на это физическое самочувствие накладываются дополнительные физические ощущения, возникающие от внешнего воздействия. Разумеется, такие ощущения гораздо тоньше, чем у камня: человеку дано ощущать не только жару и холод, но и наступление темноты, бессонницу, замкнутое пространство и т. д. — тысячи вещей вплоть до вращения Земли. Когда же мы рассматриваем не только внутреннюю жизнь, но жизнь в целом, то к физическому самочувствию и к физическим ощущениям примыкают и физические действия (человек рубит дрова, ведет машину, закуривает), и вот уже физические ощущения, физическое самочувствие, физические действия, интегрируясь с психикой, создают сложное психофизическое бытие человека и его психофизическую жизнь.

Во-вторых, о думанье. Оно, конечно, у человека не такое иллюстративное, как у камня. Человеческое мышление в тысячу раз сложнее и по содержанию и, так сказать, по внутренней лексике [4] Шведерский А. С. Внутренняя речь в работе над ролью. — Л., 1988. . Думанье человека наполнено зачастую острой конфликтностью, включено в события; иногда мышление само по себе является действованием, поступком (например, принятие каких-либо решений, научные или художественные открытия…). В-третьих, о воображении. Эта сфера у человека особо важна и тонка. Тут-то, если можно так выразиться, и хранятся обстоятельства жизни человека (обстоятельства пьесы и роли). К тому же Станиславский, говоря о воображении, о видениях, о так называемой киноленте, имел в виду не только хранящиеся у человека запасы зрительских образов, но и запахи, звуки, осязательные и обонятельные следы в памяти человека.

Наконец, надо подчеркнуть и то, что эти три линии — линия физической жизни, линия мысли и линия воображения — являются не совсем автономными. Они очень связаны, очень переплетаются. Есть, например, мнение — об этом в свое время говорил, в частности, профессор В. Н. Галендеев — что мысль и воображение неразделимы [5] Впрочем, и новейшие психологические исследования, а также серьезные работы по актерскому тренингу считают «воображение — мышление» единым понятием. (См., напр.: Грачева Л. В. Актерский тренинг: теория и практика. — СПб., 2003.) . Вообще, у этих трех линий сложные «отношения». Линии не только переплетаются, но и прерываются иногда. Бывает, что острое ощущение тормозит и останавливает всякое мышление, иногда резко превалирует воображение, иногда доминирует интенсивная мысль.