Ю Лебедев - Литература (Учебное пособие для учащихся 10 класса средней школы в двух частях)

Мировоззренческий кризис Базарова. Уроки любви повели за собою тяжелые последствия в душе Базарова. Они привели к кризису его односторонние, вульгарно-материалистические взгляды на жизнь. Перед героем открылись две бездны: одна - загадка его собственной души, которая оказалась сложнее, глубже и бездоннее, чем он предполагал; другая - загадка мира, который его окружает. От микроскопа героя потянуло к "телескопу", от инфузорий - к звездному небу над головой, вопреки уже беспомощным нигилистическим бравадам: "Я гляжу на небо только тогда, когда хочу чихнуть!"

"Черт знает, что за вздор! - признается Базаров Аркадию.- Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою жизнь". За восхищением стойкостью человеческого духа тут проглядывает то же самое внутреннее смущение нигилиста перед неудержимой силой нравственных чувств и страстей. К чему придумывать человеку поэтические тайны, зачем тянуться к утонченным переживаниям, если он - всего лишь жалкий атом во Вселенной, слабое биологическое существо, подверженное неумолимым естественным законам увядания и смерти?

Базаров скептичен, но заметим, что теперь его скептицизм лишен непоколебимой уверенности. Рассуждения о бессмысленности жизни при внешнем отрицании заключают в себе тайное удивление высокими человеческими надеждами и ожиданиями. Положение песчинки, атома, находящегося во власти безличных стихий природы, Базарова, по-видимому, не удовлетворяет. Гордая сила человеческого возмущения поднимает его над равнодушным муравьем, не обладающим чувством сострадания.

Не умея ответить на роковые вопросы о драматизме любви, о смысле жизни, о таинстве смерти, Базаров по-прежнему хочет с помощью современного естествознания заглушить в себе ощущение трагической серьезности этих вопросов. Масштаб притязаний Базарова здесь головокружительно смел и значителен. Но как незаурядный человек, герой не может с самим собою справиться: данные естественных наук его от этих тревог уже не оберегают. Он склонен, как нигилист, упрекать себя в отсутствии равнодушия к презренны (*121) аристократам, к несчастной любви, поймавшей его на жизненной дороге. В минуты отчаяния, когда тайными тропами к нему подбирается "романтизм", он негодует, топает ногами, грозит себе кулаком. Но в преувеличенной, отчаянной дерзости этих упреков скрывается другое: и любовь, и поэзия, и сердечное воображение прочно живут в его душе.

Возникшие перед Базаровым вопросы о смысле жизни, опровергающие его прежний, упрощенный взгляд на человека и мир,- не пустяки. Так начинается глубокий кризис веры героя в неизменную, биологизированную сущность человека. Старое убеждение, что люди подобны деревьям в лесу, давало Базарову возможность смотреть на мир оптимистически. Оно вселяло уверенность, что нет нужды революционеру вникать в душу каждого человека в отдельности. Люди все одинаковы: исправьте общество - болезней не будет.

Любовь к Одинцовой пробудила в Базарове тревожные сомнения: может быть, точно всякий человек загадка? "Ненавидеть! - восклицает он.- Да вот, например, ты сегодня сказал, проходя мимо избы нашего старосты Филиппа,- она такая славная, белая,- вот, сказал ты, Россия тогда достигнет совершенства, когда у последнего мужика будет такое же помещение, и всякий из нас должен этому способствовать... А я и возненавидел этого последнего мужика, Филиппа или Сидора... Ну, будет он жить в белой избе, а из меня лопух расти будет; ну, а дальше?"

По существу, здесь с предельной остротой ставится вопрос о неповторимой ценности каждой человеческой личности и подвергаются критике идеи прогресса. Стоит ли будущая белая изба, будущее материальное благоденствие смерти хотя бы одного человеческого существа? Такие же вопросы будут преследовать и героев Достоевского - от Раскольникова до Ивана Карамазова. Стоит ли будущая мировая гармония одной лишь слезинки ребенка, упавшей в ее основание? Кто оправдает бесчисленные человеческие жертвы, которые совершаются во благо грядущих поколений? Могут ли считаться нравственными цветущие и благоденствующие будущие поколения, если они, упиваясь гармонией, забудут, какой жестокой и бесчеловечной ценой она куплена? А если не забудут значит, не будут благоденствовать и не будет никакой гармонии...

Тревожны и глубоки те вопросы, к которым пробивается смятенный Базаров. И эти вопросы делают его душевно богаче, щедрее и человечнее. Слабость Базарова в другом, в усиленном стремлении уйти от них, в презрительной оценке их как чепухи и гнили, в попытках согласиться на малое, втис-(*122)нуть себя и окружающее в узкие рамки "научных" закономерностей. Делая это, Базаров раздражается, все более и более надламывается, становится непоследовательным и вздорным в общении с Аркадием. Он грубо обходится с ним, как бы вымещая на друге свою внутреннюю тревогу и боль: "Ты нежная душа, размазня... Ты робеешь, мало на себя надеешься". Ну, а у самого Базарова нет нежности в душе и робости перед красотой Одинцовой? "Ты говоришь, как твой дядя. Принципов вообще нет - ты об этом не догадался до сих пор!" Но разве у Базарова с некоторых пор не появилось принципа, во имя которого он решил сладить с собою, со своим "романтизмом"?

Второй круг жизненных испытаний. Болезнь и смерть Базарова. Тургенев еще раз проведет героя по тому же кругу, по которому он совершил один раз свой жизненный путь. Но теперь ни в Марьине, ни в Никольском мы не узнаем прежнего Базарова: затухают его блистательные споры, догорает несчастная любовь. И лишь в финале, в могучей по своей поэтической силе сцене смерти Евгения Базарова, в последний раз вспыхнет ярким пламенем, чтобы угаснуть навек, его тревожная, но любящая жизнь душа.

Второй круг жизненных странствий Базарова сопровождают последние разрывы: с семейством Кирсановых, с Фенечкой, с Аркадием и Катей, с Одинцовой и, наконец, роковой для Базарова разрыв с мужиком. Вспомним сцену свидания Базарова с Тимофеичем. С радостной улыбкой, с лучистыми морщинами, сердобольный, не умеющий лгать и притворяться, Тимофеич олицетворяет ту поэтическую сторону народной жизни, от которой Базаров презрительно отворачивается. В облике Тимофеича "сквозит и тайно светит что-то вековое, христианское: "крошечные слезинки в съеженных глазах" как символ народной судьбы, народного долготерпения, сострадания. Певуча и одухотворенно-поэтична народная речь Тимофеича - упрек жестковатому Базарову: "Ах, Евгений Васильевич, как не ждать-то-с! Верите ли Богу, сердце изныло на родителей на ваших глядючи". Старый Тимофеич тоже ведь один из тех "отцов", к культуре которых молодая демократия отнеслась не очень почтительно. "Ну, не ври",- грубо перебивает его Базаров. "Ну, хорошо, хорошо! не расписывай",- обрывает он душевные признания Тимофеича. А в ответ слышит укоризненный вздох. Словно побитый, покидает несчастный старик Никольское.