Вера Лукницкая - Ego - эхо

А может быть, это был мамин - шестой - Плотников? Незнакомый же мне! У них там, в тюрьме, цепочка, что ли, или посменные "упражнения" по издевательствам?

А сейчас стою здесь, у глиняного домика, получив отказ в ночлеге, стою и думаю: был бы сегодня официальный вызов в НКВД к "птичьей фамилии" и, конечно, повесткой - ночь была бы, пусть бессонная, но хоть крышей обеспечена. Энкэведовские ночи известны. Неизвестность страшнее.

МАМОЧКИНА ЗАПИСЬ

...Возле камеры мы застали отвратительную сцену. Стоит молодая, красивая, интеллигентная женщина, что там произошло мы не знаем, только на нее орет надзиратель. Она робко говорит: "Извините, я хотела побыстрее". Он орет: "Быстро только кошки е...". Она вся пунцовая стоит, он опять: "Слышала, что я сказал - быстро только кошки е... А ну, повтори, б...". Замахивается на нее, и она, красная от позора, повторяет. После этой сцены ее и нас ввели в камеру. Там было не меньше 100 женщин. На всю камеру выдали десять мисок и десять ложек. Кормили раз в день жидкой баландой - пол-литра воды, а на дне 10 -15 не разварившихся кукурузин. Кормили по очереди, десять человек едят, потом немытые миски и немытые ложки передают следующим. Приближалась моя очередь. Несмотря на голод, я не могла побороть чувства брезгливости. Воспользовавшись тем, что у меня кровоточили десны, подошла к двери и стала стучать. Дверь открылась с бранью, с матом. Я объяснила, что больна туберкулезом и не имею права кушать из общей посуды. И мне дали отдельную...

...С первого дня начались унижения и издевательства. Вот здесь и началось следствие. Вызывали, как правило, ночью. Предъявляли бездоказательные обвинения, что мы завербованы немецкой разведкой, что найдены документы, брошенные немцами при отступлении в какую-то уборную. Глупее объяснить причину такого обвинения трудно. В ответ получали одно и то же: "Нет"! Стало ясно, что скоро не выпустят. О суде и сроке я не думала. Я считала, что подозрения могут появиться, но разберутся и отпустят, для суда нужно основание. Я верила в справедливость, верила и когда вели в трибунал, хотя и удивлялась, что же следствие могло дать в трибунал, какие обвинительные доказательства? Но в трибунале и не разбирали моего дела. За пять минут решили: "58-1а - Измена Родине, 10 лет лишения свободы и 5 лет поражения в правах".

ПАУЗА БЕЗ УСТАНОВЛЕННОГО СРОКА

прелюдия четвертая

Э

лектрички шли в обе стороны.

Я стояла на перроне, ждала первую... Все равно куда. Было промозгло от колкой измороси. Я продрогла в стеганом ватнике и форменной тряпочной юбке, они достались мне еще с прошлого года, с мобилизации.

Подошла электричка, машинист увидел, заулыбался:

Тебе куда, кукла, к подружке, небось, собралась? Я вез ее отца утром, говорит - заболела.

Да, она не была на работе сегодня, - ухватилась я как за соломинку.

Вот и проведаешь ее, шмыгай сюда!

Спасибо, дядя Коля!

Давай-давай, сосулька, грейся!

К Кикайонам ездила потом не раз, а тогда зимою, после бабушкиной высылки ехала впервые, случайно, неожиданно, благодаря машинисту электропоезда.

На станции Бештау веселый дядя Коля меня высадил, электричка умчалась. Я сошла с платформы, огляделась, постояла.

Поднялась на другую платформу и опять постояла. Снова огляделась и подумала: не поехать ли мне обратно? И тут увидела рабочего-монтажника с моей родной подстанции, грека Костю Дибижева. Он стоял посреди платформы, коренастый, с огромным, как руль у моторной лодки, носом, и пил из горлышка поллитровки. Про него, в связи с размером его носа, ходили неприличные сплетни. Он знал об этом и нимало не смущался, наоборот.

Небылицы о холостом Косте Дибижеве спровоцировали некие экзальтированные действа у женского пола нашей подстанции. Рабочий душ, пропускавший мужчин и женщин через день, граничил стеною с дамской уборной. И вот одинокие несытые женщины в шутку, а может и не в шутку, но играючи на спор - кто поймает холостяка-, просверлили отверстие в дамской уборной на нужном уровне. Дальше им надо было прослеживать посещения душа монтажником. Наконец дождались, и толпою тронулись в кабину-туалет. Толкая друг друга у смотрового отверстия женщины перевозбудились не столько из-за увиденного, сколько из-за спора, ажиотажа между собой. Возник скандальчик и разросся по всему участку. Сплетни размножались в геометрической прогрессии. И что же? С Дибижева, как раз в это время была снята бронь. Конечно, это было простым совпадением. Зато до этого он всласть похорохорился - сколько на него желающих оказалось!

Перевернутая в рот бутылка быстро опустошалась, я даже подумала, а не переливается ли водка изо рта ему прямо в нос, про запас.

Ты что пьешь, Дибижев?

Водку. Может, тоже хочешь? - усмехнулся.

Хочу.

Монтажник оторвал бутылку и сразу протянул:

На, детка, глотни, ха-ха!

Я поднесла бутылку к губам, глотнула, зажмурилась и, хотя сцену разыгрывала, зашлась на самом деле. Жар, сначала горький, а потом приятный растекся внутри меня до самых пяток.

- Дибижев, дай мне ее совсем, а?

Что это ты, девка? - поперхнулся грек.

Я замерзла, погреться, Дибижев, я тебе лампочек сделаю, мне очень надо, дядя Костя!

Мужик растерялся, перестал хохотать, не знал, что мне сказать, но и пить перестал, а тут подошла электричка, он вскочил к машинисту, нашелся, наконец, подмигнул:

Ладно, бери, грейся, чего там, только - не-ет! Лампочками не отделаешься! - И он скрылся вместе с электричкой.

Меня эта "угроза" совсем не задела; я знала: Дибижев идет на фронт. А там убивают всяких, поэтому и пьет.Так.

Я осталась на платформе, жалела Дибижева, что забрала его радость. Бутылка мешала - холодная, лишняя, чужая, а по платформе волочился, шаркая ногами, Кикайон. Погоны на его темной шинели свисали, и казалось, что три маленьких звездочки на них тоже - вот-вот- упадут. отвисли. На него было жалко смотреть: сгорбленный, форма - мешком, весь его облик прибитый, обреченный, а лицо совсем еще не старое, без морщин, и, что приятно, он всегда приветлив. Он знал меня, потому что заглядывал в мастерскую дочку с цыплячьим голоском проведать.

Людочка работала вместе со мною монтажницей, делать ничего не умела, но ее держали ради папы. Старик Кикайон работал здесь же на участке. Он приехал из Таллина совсем недавно с семьей.

Кикайон слышал, как монтажницы подсмеивались над ним. Я никогда такого не делала, и, наверное, поэтому он всегда улыбался мне. И сейчас окликнул:

А ты что здесь делаешь?

Приехала вашу Людочку проведать, Фридрих Эдуардович.

Ну да? Вот молодчина, во-он наш дом, пошли! - И он зашагал пошустрее. А что это ты в руках держишь?

Водка, это вам, Фридрих Эдуардович, - я обрадовалась и быстро сунула бутылку старику. Сразу стало легко, как будто нашелся выход навсегда. И ему и мне.