Вера Лукницкая - Ego - эхо

"Капитан", армянин по национальности, казалось, сам мало понимал, или притворялся. Он, как мог, объяснил нам, что все эти люди - армяне из Парижа - русские эмигранты, что к Гитлеру относятся плохо, но тот пообещал им Армению, вот они и организовались в Париже, заключили с Гитлером соглашение и теперь идут за его войсками с интервалом в сто километров для "освобождения" Армении от советской власти.

Эмигранты эти - якобы нефтепромышленники - разговаривали между собой только на французском языке. Их вежливое поведение, выдержанность, чрезвычайно скромная еда, никакой выпивки, ни единого выстрела, ни повышенного голоса, их штатские костюмы - казалось, они не участвовали в войне. Один из таких, главных, Тигран Багдасарян поселился в нашем доме, как объяснил "капитан" - по двум причинам: дом русский и чистый, и главное то, что абсолютно чиста дворовая уборная. У этих, совсем не немецких типов, было недоверие не только к официальным нацистам, но и к некоторым местным приспособившимся немцам.

Я не верила, что квартирант не знал, хотя бы плохо, русского языка.

Два раза к нему приезжал толстый шумный немолодой уже человек с острой белой бородкой и тоже в гражданской одежде. Приезжал он на автомобиле. Этот человек как раз разговаривал по-русски хорошо и охотно. В первый его приезд мы попрятались, но он выудил нас из кладовки и веселым голосом сказал, что хочет послушать советские песни. Я не знала, что делать. А бабушка Оля говорит мне тихо:

-Верусенька, сбегай за Нинкой, за Валей, за Лелей и попойте. Что вам, жалко, что ли? Вы же любите петь. И мы послушаем, а ты такая голосистая! Раньше каждый день пела. И сотри грязь с лица. Глупости делаешь, мажешься, дуреха!

Бабушка боялась. Да и все мы тоже.

-Я боюсь, убьют.

Старик услышал разговор, расхохотался:

-Я люблю и русские, и советские песни, не слушал их вживую давно. И мы никого не убиваем. Мы здесь не для этого. Не бойтесь.

И снова засмеялся.

Ну, я и побежала за девчонками.

Сначала мы пели тихо, робко, а когда поняли, что нам ничего не будет, так распелись! Прямо на всю улицу. И так радовались, - мы росли советскими детьми вместе с замечательными советскими песнями. И всегда готовы были проявлять себя в этом естественном качестве.

Мы спели все песни, какие знали: "Вставай, страна огромная", "Если завтра война", "Сталин наша слава боевая", "В бой за родину, в бой за Сталина" и другие военные и невоенные и довоенные, и "Катюшу", и "Три танкиста", и "Дан приказ"...

Мы вкладывали в песни такое огромное желание Победы, как будто она победа - нашими песнями уже свершилась. Получилось здорово.

Бородатый был в полном восторге и дал нам по плитке шоколада.

После того, как веселый старик ушел в комнату к нашему квартиранту "побеседовать tet-a-tet", капитан шепнул нам, что этот человек хорошо известен в Советском Союзе и зовут его генерал Дро.

Нам это ни о чем не говорило. Но мы всеравно попритихли: странное имя, а вокруг все секретно, необъяснимо, и часовые с автоматами у двери, и автомобиль с шофером, и тихий говор по-французски, и нас не трогают... Что бы это значило?

И все же мы, девчонки мечтали, ждали, что старик попросит еще раз спеть и даст нам шоколаду.

На нашем доме армяне повесили бирку, и в каждый угол единственной в доме комнаты поставили по автомату. Первая - передняя, мы в ней боялись спать: тоже в каждом углу автоматы. Спали в кладовке. Ни полицаи, ни случайные какие немцы к нам не входили и даже соседи перестали наведываться. При этом никаких официальных приказов или хотя бы предупреждений - не было. Это вызывало недоумение соседей и злобу штабных немцев.

Квартирант дома не питался. Но каждое утро он пил горячее молоко. Его приносили из штаба, бабушка на примусе кипятила. Примерно с этого времени нас перестали гонять на тяжелые работы. А мы и рады были. Но сосед, Кашлехин сын, - соседи его мать прозвали "Кашлехой" - озлоблялся. И немудрено: в начале войны, не успел Иван попасть на передовую, как первым же снарядом ему оторвало правую руку по плечо. Вернулся из госпиталя, запил без просыпа, а тут - оккупация. Его штабники и "пригрели". "Камрад Иван" называли. Стал их заложником, сделали его полицаем, давали водку, да еще вместе пили. Все же видно, домик их совсем близко, через дорогу, плетень низкий, с дырками. Немцы шумные, злились на штатских, привилегированных "соленых армяшек", как научил их называть по-русски "камрад Иван". А заодно и на нас злились. Сосед наболтал по пьянке, что моя мама... - "не оставлена ли она в оккупации по специальному заданию?" Иначе почему мы не уехали - семья "из богатых", не колхозники, она не деревенская, интеллигентка, и в поселке оказалась перед оккупацией"?

Ну, и забрали тогда мамин паспорт в комендатуру. А ей приказали из дома не выходить, но не увели - побоялись квартиранта. Если б не квартирант, дружки полицая ее бы уничтожили тем или иным способом безо всякой проверки... А так - трусили.

А еще до того, как армяне повесили бирку на нашем доме, Кашлеха, потерявшая мужа на фронте, забегала частенько к бабушке с жалобами на сына, что пьет, что с оккупантами путается, все советов спрашивала. Безрукий знал об этом и еще больше озлоблялся на наш дом. А чем бабушка могла помочь?..

А вообще неизвестно, так ли уж и доверяли Ивану его фрицы. Не совсем же идиоты, соображали, что озлоблен, неуправляем и всегда пьян. Особенно отношение штабных к нему заметно изменилось после того, как им приказали в срочном порядке освободить Кашлехин дом, и в него вселился еще один армянин в касторовом ансамбле - молочного цвета полугалифе и такой же френч. Высокий, с черной шапкой волос на голове и блестящими, как черный меховой воротник усами. Тут уж было не до питья: на Кашлехином доме повесили такую же бирку, как и на нашем.

Так что ничего, ничего неизвестно... Даже о том, куда подевался Кашлехин сын.

Фашисты обходили наш дом стороной, но паспорт мамин из комендатуры не возвращали.

Непонятно также, спас маму во время оккупации "наш" армянский квартирант с французским языком, или наоборот... Осталась же она жива! Вот вопрос...

Мамочка, может, тебя сейчас обвиняют в том, что за три дня до отступления тебе все же вернули паспорт из немецкой комендатуры? И может быть, это квартирант все-таки посодействовал? Ты же осталась живой и была невредимой до прихода наших. А может, это сам он, квартирант, проверял тебя?

Скорее всего, гитлеровцы так же не любили армян, как армяне Гитлера. А еще немецкий "капитан" сказал нам по секрет была у перед срочным отъездом всей армянской группы из поселка: "Радуйтесь, разбили Гитлера под Сталинградом, ждите скоро своих". По-моему, он даже радовался за нас. Или вместе с нами. Почему? Мы так и не поняли. Вот-вот ждали прихода наших и не задумывались, почему "капитан" откровенничал, чего он добивался? И прятались перед их отъездом не только от немцев, но и от них, армян, - боялись.