Вера Лукницкая - Перед тобой земля

Забрался еще выше, глядел на озеро сверху, все такой же прозрачности у берегов - голубое, оно посредине - черное. Усталости как не бывало. Впечатление другого, первозданного мира, ничем, никогда не оскверненного. Словно людей на земле еще нет. Словно я в гостях у бога, и облака надо мной - большие цветы рая.

5.07.1928

Погода превосходная. Тихонов и Каверин грелись на солнце, сидя на большом камне, выступающем из реки. Окончив писать, полез к ним, но едва выпрямился, как ветром снесло в реку мою шляпу-осетинку. Тогда я скинул с себя одежду и прыгнул в воду, прыгнул, как прыгаю всегда - "ласточкой". Что-то ударило меня по ноге, я не обратил внимания, доплыл до шляпы и вышел с ней на берег. Резкая боль в ноге. Глубокая рана. Все поздравляли меня с "победой", но замолчали, увидев кровь. Носовым платком туго перетянул ногу. Тихонов сел со мной, и я предложил ему сюжет для рассказа "Путь шляпы". Придумывали разные сюжеты и разбирали их. Одноножкой допрыгал до раскладушки. Рана пришлась как раз между двух вен, не задев их, и должна зажить скоро.

ИЗ ПИСЕМ РОДИТЕЛЯМ

11.07.1928

... Мы выходим в Сухум на рассвете. Компания наша увеличилась. Кроме меня, Тихонова с женой, Лопыревой с проводником, Каверина прибавился родственник Тихонова. Нас сейчас семь человек, но в Сухуме, вероятно уже разъедемся в разные стороны.

22.07.1928

... Дни бегут со страшной быстротой. Дорогу от Теберды до Сухума мы прошли за 5 дней, сделав 160 верст. Шли весело. Путешествие было прекрасным, только стоило очень дорого. Оказывается, дорога почти всюду разрушена и нужен опытный проводник, хорошо знающий горные тропы. Вьюк был на ослах, потом на лошадях.

Пишу это письмо на берегу перед отправлением шхуны. Каверин скис и в конце пути ехал верхом шагом. В последний день скисла и жена Тихонова ехала на линейке. Я, Тихонов и еще двое (компания разрослась до десяти человек) шли пешком до самого Сухума. Мы буквально "завоевали" море и первое купание приняли, как заслуженную награду. В Сухуме нет хлеба. Выдают его по одному фунту жителям, и приезжие только к обеду в столовых получают его. Едят здесь кукурузные чуреки.

К Сухуму я остался без копейки и задолжал Тихонову и Каверину. Все путешествие стоило неимоверно дорого, во-первых, вообще из-за дороговизны, во-вторых, потому что проводники и вьюки в общей сложности обошлись мне больше чем в сорок рублей, и, в-третьих, потому что Тихоновы и Каверин привыкли жить в культурных условиях, а я вынужден был жить с ними (все расходы делились на равные доли).

Из Сухума Тихоновы, Каверин и барышня уехали в Новый Афон, оттуда в Хосту, а я решил с ними не ехать, опасаясь новых расходов не по средствам. Я остался в Сухуме и на следующий день после их отъезда, 21 июля, "вступил" на борт мингрельской парусной шхуны "Астрапи", куда меня чернорабочим устроил капитан порта. Три дня я провел в море, ходили за грузом дров на юг.

24-го на рассвете "Астрапи" вернулась в Сухум, и тот же день на шхуне "Сергей Преображенский" я отправился в Батум, куда прибыл вчера утром. Пока шхуна стояла в порту, был на Зеленом Мысе. К вечеру вернулся, ночевал на шхуне и сегодня на той же шхуне ухожу в Сухум, и дальше - в Пицунду и Гагры. В Гаграх распрощаюсь со шхуной, доберусь до Хосты и если Тихоновы еще там, то задержусь на несколько дней. Из Хосты буду пробираться дальше на Север. Вероятно, буду в Новороссийске. Мое желание - добраться до Одессы. Если оно осуществится, то, вероятно, буду в Херсоне, в Феодосии, в Ялте, в Севастополе. Думаю все время путешествовать морем - частью на шхунах, частью на пароходах, везде наниматься рабочим, матросом, грузчиком. Шхуны парусно-моторные, по ходовым своим качествам ничем не отличаются от пароходов, потому что мотор обеспечивает их от штиля и от бурной погоды...

Перевалив Главный Кавказский хребет, Лукницкий отделился от спутников и в море. Нанимался на шхуны, и не было порта, какого он не посетил бы. Его пленили и Новороссийск, и Керчь; он забирался во всякие морские уголки - в Скадовск и Джарылгач, Херсон и Поти; он объездил все без исключения населенные пункты побережья от Батуми до Одессы. Попадал в жестокие штормы, горел на траверзе Ялты, в совершенстве изучил лоцию Черного моря, знал все створные огни маяки и множество историй, удивительных и интересных... Сочинял стихи, печатал их там же, в газетах "Красный черноморец" и "Норд-ост". В то же время шли его публикации и в центральных журналах. В его поэтическом сборнике "Переход" - поэма "Каботаж", "Сказ о банде Сапожкова", "Баллада о топоре", стихи о Даниле Горелове; в московском издательстве "Зиф" - роман "Мойра".

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

31.07.1928, Туапсе

...Из Батума вышел на парусном моторном судне "Сергей Преображенский" в Сухум. Там работал на разгрузке, затем отправился в Гагры, с заходом в Пицунду - чудесное место с сосновым лесом. В Гагры пришел вечером и, выйдя на берег, увидел Тихоновых и ту девушку, которая шла вместе с нами по Военно-Сухумской дороге. Встреча была неожиданной и тем более приятной. Весь вечер пробыли вместе. Ночевать отправился к Тихоновым.

ИЗ ПИСЬМА РОЖДЕСТВЕНСКОГО

23.07.1928

Дорогой Павлик, геленджикский краб, я тебе завидую! Ты каждый день идешь и плывешь, куда тебе вздумается. А я увяз на неопределенное время в болоте. Да, только так и можно назвать этот проклятый Майкоп, город, у которого душа спрятана в самый обыкновенный мучной мешок!

Хочется мне на север, в Петербург, в свою комнату у Царскосельского вокзала. Пора мне писать. Стихи по осени считают, а я не писал еще ни строчки.

Спасибо за кавказский привет. Теберда у меня на очереди.

Грустно, что это лето не проводим вместе.

Будь я императором, я прибавил бы особым рескриптом к твоей фамилии "Павел Верный".

Крепко тебя обнимаю - верный спутник, пылкий друг пространства, поэт разграфленных таблиц и неисправимый энтузиаст.

Вс. Рождественский

... И как красавица, шнуровкой

Стянувшая тугой корсаж,

Она матросской дрессировкой

Повиновала такелаж

.........................................

Порты и пристани сбегались

И в белый камень одевались,

Когда она кидала зов

И черной розою ветров

Ум капитана украшала,

И влажной поступью цыганской,

Скользя вдоль ночи океанской,

Двуякорную песню шало

Гремушным голосом бросала.

ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО

1.08.1928, Туапсе

С утра - к капитану порта, в контрольный пункт ОГПУ и на шхуну. Попал к завтраку - помидоры, барабулька, хлеб. Угостили и меня. На "Озирисе" выгружали дыни. Я взялся помогать. Перекидывали с рук на руки и в арбу. Переругивались шутя. Много гнилых дынь - торговец терпит убыток, но фрахт уплатил честно.

Окончили разгрузку. Приводим шхуну в порядок: моем палубу, подметаем трюм. Взяли отход. Подтянули якорь, стали поодаль от мола. Капитан видел, что торговец оставил на шхуне мешок с мукой. Попросил у соседней шхуны шлюпку (своя уже поднята на палубу), отправил ее к торговцу. Матросу дал за это дыню.