Александр Бенуа - История живописи

Богатейшее граверное творение Кранаха невозможно подвергнуть здесь подробному разбору. Достаточно, если мы укажем, что в гравюрах, еще более, нежели в картинах, главную художественную роль играет пейзаж - то близкий к Дюреру, скалистый, причудливый, несколько экзотический, то характерный кранаховский - лесной, северный [226]. Архитектурные части на картинах Кранаха и в его гравюрах часто содержат вполне уже сложившиеся ренессансные формы (немецкого характера) например, в дрезденской картине "Вифлеемское избиение младенцев", во "Христе у столба" (там же), в целом ряде гравюр. Но вообще архитектура у него играет несравненно меньшую роль, нежели у Дюрера. При своем "вкусе к свободе", к некоторой ленивой неряшливости, его постоянно влечет к менее определенным формам природы - к утесам, к деревьям (и особенно к фруктовым с их ядреными, румяными плодами), к лесам и кустарникам. Или же Кранах прямо рисует, срисовывает известные виды: Виттенберг и его окрестные замки [227]. Прекрасно умеет Кранах передавать озаренность горизонта (по рецепту, близкому к тому, которым пользовались японцы в XVIII веке) и даль, но при этом он ленится варьировать эффекты, и, за исключением "Святой Екатерины" и "Рождественской ночи", все картины у него одной световой тональности.

Августин Гиршфогель. Пейзаж с мостом. Гравюра на меди середины XVI века.

Той же чертой какой-то неряшливости в сравнении с Дюрером отличается блестящий колорист Ганс Балдунг Грин, картины которого, подобно витражу, горят самыми яркими и пестрыми красками Ганс Балдунг - очень интересный мастер, с широким захватом и разнообразный; он вышел из швабской школы, но поселился в Страссбурге. Но, как и Кранах, он неровен, слишком "быстр" в исполнении и потому нередко бывает схематичным и поверхностным. Пейзажист он, во всяком случае, замечательный и близкий по затейливости к Кранаху. Особенно хорош его снежный пейзаж на картине "Мучения святой Доротеи" 1516 года в пражском Рудольфинуме, но и эта небольшая картина поражает в одно и то же время и своим отличным замыслом, и неряшливым исполнением.

Альбрехт Альтдорфер. Вирсавия (1526 г.) Старая пинакотека в Мюнхене.

Альбрехт Альтдорфер. Победа Александра над Дарием. Старая Пинакотека в Мюнхене

Перспектива дворца слева, конструкция замка вдали для времени до странности плохи. То же самое приходится сказать и о "Святом Семействе под деревом" в венской Академии. Лучше всего исполнен Грином большой алтарь из пяти частей в Берлинском музее (около 1507 года), но ярко разбликованный пейзаж здесь не более как декоративная схема, не имеющая никакого самостоятельного значения. Интересно (несколько в итальянском вкусе) затеяна "Pieta" позднего времени (в Берлине). Замечательны по смелости композиции вертикали двух крестов и дерева, перерезающие композицию и уходящие вверх за край картины. Натуралистический вкус Грина заставил его при этом и столбы крестов изобразить необычным образом - в виде простых стволов деревьев с ободранной местами корой. Сильное впечатление производит еще одна подробность: торчащая из-за рамы туго привязанная к стволу веревками нога распятого разбойника. Много красивых изображений нашли бы мы в гравюрах и рисунках Грина, поражающих своим диким, фантастическим характером. Некоторые из них напечатаны с нескольких тоновых досок.

Чарующий художник Альбрехт Альтдорфер несравненно цельнее Грина. Его творение довольно обширно, и все оно пропитано одинаковым настроением какой-то интимной "фантастики". Он в то же время и тщательнее большинства своих товарищей. Но от Дюрера, с которым этот уроженец Регенсбурга был, вероятно, в сношениях во время своего пребывания в Нюрнберге, он все же отличается тем, что и его творчество носит характер некоторой спешки, меньшей продуманности, меньшей выдержанности.

Альбрехт Альтдорфер. Семья Сатиров. Берлинский музей.

Альтдорфера, также как и Патинира и Блеса, можно прямо считать "пейзажистом". В большинстве его произведений именно пейзаж играет главную роль, а в целом ряде гравюр и в одной картине Мюнхенской Пинакотеки он дал и первые по времени образцы совершенно "чистых", "пустых" пейзажей [228]. Манера Альтдорфера при этом приближается более к мелочной, сверкающей блестками манере Кранаха, нежели к планомерной, строго графической - Дюрера. В гравированных этюдах у Альтдорфера нет внимательной передачи природы, как у Дюрера; напротив, все у него гораздо неряшливее, виртуознее, манернее. Но в чем Альтдорфер занимает обособленное месте, так это в световых эффектах. Им написан в прекрасной картине "Победа Александра над Дарием" (1529 г.) один из первых "закатов солнца" и написан он с таким мастерством, с такой яркостью, с таким пониманием красок, света и форм, что даже Тернеру впоследствии не удалось превзойти старого немца. В этой же картине потрясает огромность пространства. Вид расстилается на сотни верст, и все эти нескончаемые ряды гор, эти реки и озера пронизаны лучами закатывающегося в огненной глории светила [229]. В нескольких других картинах Альтдорфер также задается световыми задачами и иногда почти в совершенстве разрешает их. Такова прелестная синяя "Рождественская ночь" (Берлин) с ее странным розовым ореолом, освещающим жалкие развалины, в которых приютилась Святая Семья; такова насыщенная светом картина "Отдых на пути в Египет" (Берлин), с ее леонардовской голубой далью, с ее "лунным пейзажем", наводящим на сравнение с пейзажем "Джоконды" [230]; таково, наконец, и совершенно импрессионистски трактованное "Рождество" в Венском музее, - небольшая картина, в которой, по странности и смелости концепции, Альтдорфер приближается к Грюневальду.

Альтдорфера сильно интересовали перспективные задачи. Две его гравюры, изображающие внутренность регенсбургской синагоги (в разрушении которой он принимал участие), поражают мастерством, с которым построены массы и правдиво распределен свет. Это все та же старинная задача Витца, но здесь наконец совершенно разрешенная. О Витце же вспоминаешь перед замечательной картиной Альтдорфера в Аугсбургской галерее "Рождество Марии". Художник-фантаст поместил эту сцену среди величественного готического собора, между столбами которого носится хоровод ликующих ангелов. КАРТИНКА186 Здесь же стоит кровать роженицы, сюда же пришел в крестьянской одежде отец Марии - Иоаким. Перспектива не совсем правильно построена, но это как будто не по недостатку знания, а из-за художественного темперамента мастера, не дававшего ему сосредоточиться, все обдумать, все привести в систему. О необычайном перспективном чувстве Альтдорфера свидетельствует, во всяком случае, убедительность этого грандиозного intйrieur'a с его арками, галереями, чередующимися переходами, конхами и апсидами. Накануне смерти готики Альтдорфер как бы прощался с нею, как "прощался" Дюрер с замками Raubritter'oв. Тем более странно, что детали этого хитрого сооружения принадлежат уже ренессансу [231].