Андрей Губин - Афина Паллада

Статуи Фидия исчезли бесследно в эпоху, когда христиане убивали греческих ученых и художников, сожгли величайшую Александрийскую библиотеку, низвергли языческих богов. Остались бледные копии по воспоминаниям и изображения статуй на монетах.

Тысячи художников писали и ваяли богиню Мудрости — свою покровительницу, но даже по копиям видно, что статуям Фидия равных не было.

Через двадцать веков подвиг Фидия в творчестве повторил, как полагают, Рембрандт. Ему приписывают портрет «Афина Паллада». На портрете курносая фламандская красавица в рыцарских латах, шлеме с гребнем, каких не было в Греции. В лице загадка и полнокровная сила разума. Но это женщина, а не богиня.

Гениальный французский скульптор Огюст Роден, заглянув в искусство будущего, вновь открыл Фидия. Он глубоко чтил его, считал самым строгим скульптором. Человек мятущегося, трагически нервного девятнадцатого века, Роден смыкался с работами мрачного титана Возрождения Микеланджело, но всю жизнь тянулся к великому Фидию, никогда не упуская случая возвысить античного мастера. Однажды он показал на экспромтом вылепленных статуэтках различие между Фидием и Микеланджело.

В фигурах Фидия Роден открыл четыре направления движения. Величавый волнообразный ритм линий создает красоту уравновешенности, силу и грацию всемогущего Разума, фигуры грека излучают свет и гармонию.

В скульптурах Микеланджело лишь два плана движения — сила и скованность, что привело Родена к мысли: творчество великого итальянца — «эпопея мрака».

Эти статуэтки сохранились. Они разнятся между собой так же, как прекрасное тело человека и то же самое тело, побывавшее под колесами поезда.

Для всего нового искусства Фидий продолжает быть — как Гомер для литературы — вечной нормой и образцом.

В своем «Завещании», написанном для молодых художников, Роден поставил первым правилом:

— Преклоняйтесь перед Фидием…

Ничто так не запаздывает, как слава.

Уже в Элладе гремят имена его учеников Алкамена и Агоракрита, создателей фронтонов Парфенона, а его имя остается в тени.

Конечно, высшая жреческая знать и аристократы знают и ценят его, а Перикл, стратег, дружит с ним. Знают и пристально следят за его работой. Так пристально, что вечером надо явиться в Ареопаг на суд.

Верховный жрец Афины Парфенонской обвинил скульптора в утайке золота, из которого отлит плащ богини.

Началось это еще на открытии другой статуи Акрополя — тоже Афины Фидия, двадцатиметровой акролитной бронзы, возвышенной над городом. Когда окончились религиозные церемонии и были зарезаны сотни белых телок с позолоченными рогами, статую открыли глазам народа. Серебряное покрывало искусно изображало голову Зевса. По мере того, как оно падало, Афина словно являлась в мир из головы бога-отца.

Тысячеголосый крик радости и изумления приветствовал любимую богиню. Перикл снял с себя ассирийский меч и подал Фидию. Мощные крики усиливались. Стратег показал на скульптора:

— Вот истинный бог Греции!

К ногам Фидия падали миртовые, дубовые и лавровые венки.

Тогда жрецы вышли вперед и скрыли творца облаком душистого дыма.

— Ты ошибаешься, Перикл! — сурово сказал верховный жрец. — Бойся прогневить богов. Афина в любой миг может поразить тебя, и Фидия, и город богохульствующий. Не оскорбляй божества чрезмерным восхвалением литейщика.

— Фидий равен богам, как Ахилл и Агамемнон! — настаивал Перикл, любивший почести.

— Ты, Фидий, все-таки смертен, — обратился жрец к скульптору, — а богиня бессмертна! Не дерзай украситься лучами ее славы. Изваял ее ты. Но разве не боги стояли рядом с тобой, когда в тигле закипала медь, смешанная с серебром?

— Боги, — смутился толстоплечий Фидий.

— Помни это. Жрецы сохранят твое имя в храмах. Не возносись над богами тем, что умеешь правильно иссекать их изображения из мрамора и лить из бронзы. Проходя же мимо этого изваяния — поистине это сама богиня! — так же смиренно, как последний раб, преклоняйся и чти шлемоблещущую. Не забывай пригонять ей лучших быков — ты богат!

— Сто пятилетних я пригнал сегодня, но богиня получила только половину — остальных увели жрецы! — несколько дерзко ответил мастер, счастливый оттого, что над городом гордо вознеслось его творение.

В глазах жреца, более похожего на воина, промелькнули молнии, но он смилостивился:

— Богиня не отвернется от тебя, и, может, со временем, мы посвятим тебя в низший жреческий сан, чтобы ты мог близко подходить к солнечноликой!

Тогда же, на пиршестве, Перикл с согласия десяти стратегов поручил Фидию изваять статую Афины для Парфенона — главного храма Акрополя. Он пожелал, чтобы белоснежный, раззолоченный храм украсился Афиной из драгоценных материалов.

Не хуже верховного жреца понимал Перикл временность земного бытия и бессмертность богов. Поэтому не спрашивал как высшее лицо в государстве отчета у Фидия о потраченных алмазах, золоченом дереве и слоновой кости.

Что значат даже сто тысяч украденных сиклей золота, если народ получил творение Разума, которое переживет и Перикла, и Фидия, и жрецов!

И когда пополз пущенный кем-то слух, что Фидий тайно разбогател на Афине-девственнице, стратег только улыбнулся, зная, как завистливы эпигоны.

Но сокровища государства контролировались и жрецами. Половину золота на парфенонскую статую давали они и теперь потребовали, чтобы скульптор отчитался о плаще Афины.

А плащ уже укреплен на бессмертных плечах.

Поздно ночью коллегия жрецов, судьи и Фидий пришли в храм, где ваятель обязался отчитаться перед лицом самой Мудрости, украшенной молниями, сфинксами, гениями. Четверо младших жрецов несли большие египетские весы. Двое вели жертвенных животных, ласковых и смирных под ножом. Трое внимательно смотрели по сторонам, дабы простой народ не увидел процессию и не решил, что в храме затевается святотатство.

Совершив тайный ритуал, жрецы удалились из святилища. Туда вошли верховный жрец, Фидий с помощником, предварительно омыв руки молоком зарезанной овцы без порока.

Мастера поставили светильник перед богиней, сами зашли за ее прекрасную спину. В мраморном зале гулко раздались удары молота и зубила.

Верховный жрец непрестанно молился, чтобы отвести руку богов от невольных нечестивцев, обнажающих юное тело. Иногда он глядел на лик сереброщитной. Лик этот — норма духовного совершенства, ясности и величия.

Пламя светильника колебалось. Временами свет падал так, что гений Победы в руке богини, казалось, парил в воздухе, а губы Афины, обычно ясной и величавой, выражали скорбь и загадку.