Рольф Стенерсен - Эдвард Мунк

В сочельник я пришел к Мунку с цветами. Я хотел было уйти, как Мунк сказал:

— А вы не можете остаться еще немного. Я так одинок. Все, наверно, считают, что я люблю быть в одиночестве. Никто этого не любит. Кому позвонить? Яппе умер. Все мои друзья умерли. Нет ни одной живой души, которой я мог бы позвонить.

— Если вы хотите прийти к нам, то добро пожаловать.

— Нет, вам нужно заниматься детьми. Водить хоровод вокруг елки и т. д. У меня нет даже елки. Не можете ли вы поехать со мной и купить елку. А потом я отвезу вас домой.

Мунк вызвал такси и мы поехали в город. Он вспомнил старые времена, а когда машина остановилась, он уже забыл, что нам нужно было купить.

— Елка, а зачем мне елка? Ах, да, правда. Пяти крон достаточно?

Он сидел в машине, пока я покупал елку. Мы снова поехали в Экелю. Я вынес деревцо и поставил его у дверей. Мунк сначала и не посмотрел на него. Но вдруг остановился, вперив в него взор:

— Это вы купили для меня? — раздраженно спросил он.

— Да, а в чем дело? — Я посмотрел на дерево, на голую елку у дверей. Я взял ее с собой. И не успел я повернуться и пожелать доброго рождества, как услышал, что Мунк уже захлопнул дверь.

В старости Эдвард Мунк страдал от высокого кровяного давления. Ему становилось дурно, как только он пытался нагнуться, чтобы поднять что-то. Он плохо ходил, волочил ноги. Часто чувствовал себя усталым и ложился отдохнуть. Плохо спал. Рано вставал и рано ложился. Ел мало и нерегулярно. Часто не знал, обедал ли он. Он мог внезапно прервать беседу и сказать:

— Ел ли я что-нибудь, пока вы здесь? Я голоден.

Не вставая со стула, мог крикнуть экономке:

— Вы там? Ел ли я сегодня? Обедал ли я? Я голоден. Не можете ли вы принести мне что-нибудь.

А когда она входила с подносом, он мог сказать:

— Разве я просил приносить еду? Разве я не обедал? Я не хочу есть ведь я только что поел. К тому же у меня гость.

В 1930 году лопнул сосудик в глазу, которым он лучше видел. Сначала он совсем не мог им видеть. Затем зрение стало медленно возвращаться. Мунк заболел от страха. Одно время ему казалось, что он ослеп.

— Я предпочитаю потерять руки. Для того чтобы быть большим художником, не обязательно уметь хорошо чертить.

Гойя был большим художником. Но не умел ни чертить, ни рисовать как следует. А Цорн сам себя погубил. Он слишком легко к этому относился. И все у него получалось мертвым. Может быть, и он обрел бы душу, потеряй он руку. Во всяком случае, ему не пришлось бы писать так много портретов. Все хотели, чтобы их написал Цорн. Стояли в очереди, и всех он писал, как по конвейеру.

Постепенно по мере того как улучшалось состояние глаза, Мунк оживал. Во время болезни глаза Мунк видел удивительные знаки и краски. И начал писать то, что видел. Получился длинный ряд рисунков и эскизов в красках, свидетельствующих о том, как постепенно возвращалось зрение больному глазу. Сначала кажется, что в глазу сидит коготь. Потом он превращается в птицу.

В 1938 году в Амстердаме проходила выставка картин Мунка. Директор галереи в Амстердаме приехал в Осло, чтобы урегулировать вопрос о выставке. Мунк чувствовал себя усталым и не хотел его видеть. Голландец требовал встречи. Мунк вышел в сад, поздоровался, но не попросил его войти в дом.

— Я не могу пригласить войти в дом. У меня даже постель не убрана. Чтобы привести все в порядок, понадобится не меньше двух недель. Вы можете постоять на пороге и заглянуть внутрь. Но смотрите только на стены, а не на пол.

Голландцу пришлось постоять на пороге. Он покинул Экелю очень раздосадованный приемом. На следующий день я позвонил Мунку и сказал, что надо бы повидаться с ним перед отъездом. Мунк обещал встретиться с ним в маленьком ресторане. Когда мы вошли туда, там было полно дыма, и я предложил Мунку пойти в другое место.

— Нет. Мне кажется, что я пришел домой после всех этих скучных лет в Экелю.

Перед моим отъездом в Амстердам с картинами Мунк сказал:

— Скажите, что картины не продаются. Но если вам предложат за какую-нибудь из них хорошую цену, передайте им ее в подарок.

Хотя выставка имела успех, предложений купить картины не было. Я позвонил Мунку и спросил, не подарить ли мне все же картину галерее. Мунк ответил отрицательно и прибавил:

— Это вы придумали сделать выставку в Амстердаме. Мне надо было выставляться в Париже.

В последние годы он часто говорил о том, что хочет устроить большую выставку в Париже.

— Я знаю, что потерплю поражение. Мне нужно было бы устроить большую выставку в Париже.

Но он хотел получить официальное приглашение и залы в Jeux de Paume. После выставок в Берлине, Цюрихе, Осло, Стокгольме и Амстердаме, вызвавших к себе большое внимание, он получил письмо из Франции. Выставка состоится в Jeux de Paume весной 1939 года. Французский посланник в Осло посетил Мунка. Мунк поблагодарил, но сказал, что ему нужно время. Я знал, что он в течение многих лет ждал этой выставки в Париже, и помог ему подобрать картины. Не мог только уговорить его написать благодарственное письмо во Францию. Французский посланник настаивал. Ему необходим письменный ответ Мунка. Он попросил Йенса Тииса позвонить Мунку.

— Не знаю, — ответил Мунк. — Мне нужно подумать. Выставка в Париже — это не пустяк. Пусть они там не воображают, что нас интересует их мнение о моих картинах.

Мунк не написал письма, французы не хотели больше ждать. Выставка в Париже не состоялась.

— Черт бы побрал Тииса, — сказал Мунк после. — Он же знал, что я не пишу писем. Может быть, кто-то нашептал и вам что-нибудь? Я знаю, что вы купили картины «фресковых братьев». Я не возражаю. Но вы знали, что я хочу, чтобы выставка в Париже состоялась, и могли мне помочь. Вы помните выставку в Лондоне? Тогда вы просто взяли картины. Вы меня ни о чем не спрашивали. Мне не нужно было писать письма в Лондон. Это Тиис или вы расстроили все дело с выставкой в Париже? Я больше не пишу писем. Я пишу так плохо, что сам не разбираю свой почерк. К тому же я рассеян и мне пришлось прекратить писать. Я уже не могу прочесть того, под чем мне нужно ставить свою подпись!

— Я же сказал, что с удовольствием напишу это письмо.

— Да, но Тиис сказал, что бестактно не написать это письмо мне самому.

Мунк относился доброжелательно к рабочим и не хотел быть ни буржуа, ни богачом. Но не состоял ни в каком союзе и нигде не голосовал. «Если бы я голосовал, я бы отдал голос за „Дагбладет“ или „Арбейдербладет“. За „Афтенпостен“ и „Моргенбладет“ я бы, во всяком случае, не голосовал». («Афтенпостен» и «Моргенбладет» писали отрицательно о его картинах.)

Мунк хотел следить за событиями. Считал, что и Норвегии следовало бы вооружаться или, во всяком случае, иметь самолеты. В течение всех лет на стене в доме в Осгорстранде висела вырезка из газеты от июня 1905 года, в которой сообщалось о том, что Норвегия стала свободной. Бумажка была прикреплена кнопками. Она пожелтела от огня. Уборщица хотела было ее снять, но Мунк сказал: